Я почувствовал, как Рука весь напружинился. Притворяться спящим и дальше было бессмысленно. Что делать, что говорить — я не знал. Я надеялся, что здесь, в вагоне, на глазах у шагающего по коридору конвойного драка, скорее всего, не возникнет. Расчет Мыша с Рукой, если не погасить их спор, произойдет либо на очередной пересылке, либо уже в лагере. Да и я в лице Мыша и его компании наживу себе врагов. Впрочем, обмен опасными ударами, например, двумя пальцами в глаза, а то и мгновенный росчерк страшной «мойкой» по лицу, был вполне возможен и здесь. Чтобы разрядить обстановку, надо было на что-то решиться. Совершить я мог только одно: пойти навстречу вожделениям окружавшего меня ворья. Конечно, мне было очень жаль расставаться с моими вещами. И не потому только, что они были мне нужны, а, прежде всего потому, что в них, в этих моих вещах, — прошу извинить тавтологию — была овеществленная память о прошлой, доарестной жизни, память о доме, забота обо мне моих близких. Короче говоря, очень мне было жаль расставаться с моими вещами. Но.
— Вот что, братцы, — сказал я, повернувшись к спорящим. — Разговор ваш я слышал. Правильно тут было сказано — пора мне привыкать к лагерной одежке. Так что — готов махнуться на костюм и на пальто. Ну и шляпу, конечно, меняю на какую-нибудь кепочку. А чемодан с тем, что там есть, я вам за так отдаю. Берите на память.
С этими словами я поднял свой чемодан, стоявший под вагонной полкой, и положил себе на колени. В ту же секунду Мыша, с ловкостью обезьяны, выхватил чемодан у меня из рук и прижал его к себе, словно любимое дитя.
— Играю на весь угол, не раскрывая, — зашипел он. В его шипении звучали торжествующие нотки.
Чья-то рука сорвала с меня шляпу. Тотчас же на мою голову была нахлобучена какая-то шапка. Я почувствовал, что кто-то шустро развязывает шнурки моих ботинок.
— Эх вы, мелочь поганая, — с искренним укором в голосе произнес Рука в адрес своих собратьев. — Сказал же я вам — это человек! Давить вас надо, вошки недоделанные.
— Ну, человек, — сказал кто-то из воров. — Он и сам сказал, что хочет махнуться.
— А угол он мне подарил! — прошипел Мыша. — И ты, Рука, не лезь, не то схлопочешь. А хочешь ему угол вернуть — отыграй. Ставлю на кон.
— Ну и отыграю!
— Не надо ничего отыгрывать, Рука. Я же сам отдал чемодан.
— Ну и дурень же ты, питерский. Что, у вас там много таких? — Рука был явно возмущен моим поведением. Я хотел что-то ответить, но в этот момент против нашей решетки остановился конвоир. В купе все стихло. Конвоир, постояв с минуту, пошел дальше, и тут с верхней полки раздался голос:
— Это кто тут питерский, ты, что ли?
Я почувствовал, как в мою голову уперлись чьи-то крепкие пять пальцев.
— Да, я из Ленинграда.
— Где там жил?
— На Пестеля. На углу Литейного.
— Знаю.
Пальцы оставили мою голову. Та же протянутая сверху рука сбила кепку с головы Мыша, схватила его за волосы и потянула кверху.
— Больно! Кто там? Оставь! Больно! А-а-а-а, — заныл Мыша. Он невольно встал, выпустил из рук мой чемодан и потянулся вверх на цыпочках.
— Больно?! Сейчас голову срежу, и сразу полегчает. — Сказано это было с уверенным спокойствием, и я было всерьез подумал, что сейчас этот ужас и в самом деле произойдет.
— Пожалуйста, оставьте его. Я ни к кому претензий не имею, — пробормотал я.
— Ты не имеешь, а я имею. А ну, вся шобла с нижних нар — брысь под нары! И чтоб никто оттуда не возникал без разрешения.
Мои спутники беспрекословно повиновались. Одним из первых оказался под полкой Мыша. Рука тоже нехотя поднялся с места.
— И мне, что ли, туда лезть? — спросил он.
Сиди здесь. А ты, мужик, — обратился ко мне лежавший наверху «авторитет»[13], — ложись, отдыхай.
— Да нет, зачем же. — начал было я.
— Ложись. Все по справедливости. — С этими словами говоривший слез с верхней полки. Я увидел высокого широкоплечего человека лет двадцати пяти. На нем был хороший костюм. Брюки были заправлены в голенища хромовых сапог. Красивое лицо его показалось мне даже интеллигентным. Бросался в глаза сильно раздвоенный подбородок.
Незнакомец протянул мне свою большую и сильную ладонь.
— Олег, — представился он. — Из Тайшета перегоняют после суда. Прикончил там одного такого же, — Олег показал под нары. — Тоже за настоящего себя выдавал. А оказался самой настоящей сукой.
Олег вынул из бокового кармана пиджака пачку «Казбека».
— Кури. Ну, чего смотришь? «Казбека» давно не видал?
— Да. Ровно десять месяцев не видал.
— Вот и закуривай. Это мне дружки в дорогу дали. Пачек десять собрали. Эта последняя.
К решетке нашего купе снова подошел конвоир.
— А, Олег! — сказал он с явной почтительностью в голосе. — Отдохнул. А где же вся эта новая кодла, которая в Вологде села? Неужели все под полками сидят?
— А где же еще этой кодле сидеть, как не под полками?! Ей там самое место — удобно, темно, а главное, привычно.
— Это правильно, — сказал конвоир и отошел.
— Я сам не питерский, — продолжил разговор мой новый знакомый. — Я из Донбасса. Но в Питере бывал и питерских уважаю. Сколько их ни встречал по лагерям — все в большинстве люди.
— Разные там у нас есть. Есть хорошие, а есть и очень даже паршивые.
— Это тоже верно. Меня один раз в Питере судили. Адвокат был человек! Ну, человек в натуре. А прокурор — сука. Самый натуральный гад. Так что ты правильно говоришь. А ты сам-то кто?
— Он человек. — подал голос Рука, до того молча «поедавший» Олега глазами.
— Не про то я, — отмахнулся от него Олег. — Я спрашиваю — ты кем был до ареста?
Я в двух словах рассказал про себя.
— Историю я не уважаю, — сказал Олег. — Она еще хуже химии.
— Олег, а Олег! — раздался из-под полки чей-то заискивающий голос. — Тебя как кличут-то?
— «Смирный». Слыхал?
Внизу заерзали, разом зашептали:
— «Смирный»! Это «Смирный». Знаю. Я так сразу и подумал.
— Не бреши!
— Гад буду — сразу так и подумал.
Стало ясно, что кличка «Смирный» широко известна в воровском мире.
— Интересно — почему вам дали такое прозвище? — спросил я.
— По фамилии, — улыбнулся Олег. — Смирнов моя фамилия. Вот и окрестили.
— Совсем как в школе, — заметил я. — Там тоже прозвища часто из фамилий производят.
— Бывает. Меня и в школе так называли. Ну, вот что, — продолжил Олег, — ты ложись. Подушку сюда! — приказал он сидящим под полкой. — Через несколько секунд из-под полки подали чей-то бушлат.
— Ложись, отдыхай.
— Нет, я посижу. Скажите, Олег, нельзя ли наших спутников выпустить из-под полок, нехорошо их там держать?
