Тем временем Красной армии удалось, несмотря на отчаянное сопротивление немецких (и венгерских. – Ред.) войск, перейти Карпаты, и советские войска хлынули на равнинную Венгрию. Напряжение в стране достигло высшей точки. По Будапешту распространились настойчивые слухи, что правительство готовится выйти из союза с Германией. Мнения венгерского народа разделились: подавляющее большинство не желало иметь впредь ничего общего с войной, но еще меньше хотело познакомиться с большевизмом. Разрываемые противоречивыми желаниями, венгры упустили время для решительных действий.
А вот Германия, с другой стороны, умело использовала самодеятельность Микки Хорти. Под видом генералов из ставки Тито, якобы прибывших для возобновления переговоров, к нему подослали двух офицеров СС, прекрасно владевших нужными языками. Ничего не подозревавший Микки, предположивший благоприятный ответ Тито на его предложения, легко попался в расставленные сети.
В ходе оживленной дискуссии, проходившей во дворце на Петофитере, один из мнимых титовских генералов подал условный сигнал, после чего германские военные – как в форме, так и в гражданской одежде – ворвались в здание. Микки, ставший жертвой собственного авантюризма и безграничной наивности, был арестован и без промедления переправлен через границу в Германию.
В лице Микки, как надеялось германское правительство, оно заполучило мощное средство давления на старого адмирала Хорти, сильнее привязавшегося к своему проблемному ребенку после смерти в бою на Восточном фронте любимого сына Стефана, военного летчика.
Но расчет не оправдался, и 15 октября 1944 г. Хорти выступил со знаменитой официальной декларацией, в которой объявил о своем желании мира и приказал всем вооруженным силам Венгрии сложить оружие. Наступил час истины, и на рассвете 16 октября 1944 г. немецкие воинские части под предводительством Скорцени, освободителя Муссолини, штурмом овладели правительственными зданиями с минимальными потерями с обеих сторон. Также быстро были захвачены радиостанция и важные железнодорожные узлы, и через несколько часов после рокового выступления Хорти миллионы листовок посыпались на венгерские города и села. Новое венгерское правительство Ференца Салаши призвало всех мадьяр биться до последней капли крови с ненавистными русскими и всеми доступными средствами защищать родную землю.
Всего через несколько часов после обнародования своей декларации Хорти, его жена и премьер-министр генерал Лакатош добровольно согласились принять «покровительство и защиту Германии». По столь торжественному случаю генерал Лакатош нацепил даже Рыцарский крест, врученный ему лично Гитлером, как одному из командующих Восточным фронтом на Дону.
Все это, разумеется, больше смахивало на обыкновенную оперетку. Боевой дух венгерских войск, и без того невысокий даже в лучшие времена, полностью улетучился после призыва Хорти. Первым сдался командующий венгерскими частями Карпатского фронта генерал-полковник Миклош Бела; он вместе с любовницей и армейской казной на шести автомобилях просто переехал к русским. Его не остановили ни Рыцарский крест, повешенный ему на шею лично Гитлером, ни страдания, ожидавшие венгерское население с приходом русских.
Между тем на улицах венгерских городов разыгрывались вовсе не комедии. Сторонники «Скрещенных стрел», долгое время подавляемые режимом Хорти и разочарованные отношением к ним немцев, теперь наконец-то получили свободу действий и были полны решимости воспользоваться ею до предела. Тот факт, что захват ими власти произошел уже в преддверии предстоявшего гигантского коллапса, сделал эту власть еще более истеричной и свирепой.
Перед ротой, которой я командовал, помимо прочего, была поставлена задача захватить с боем будапештскую радиостанцию. Однако воевать не пришлось. Когда мы вошли в здание, никого из сторонников прежнего режима в нем не оказалось. Зато помещения кишели приверженцами Салаши, и все они рвались к микрофонам.
Не успел я присесть на стул, как фельдфебель доложил о том, что куча чрезвычайно подозрительных венгров вовсю выступает по радио. Я тут же распорядился прекратить передачу, после чего ко мне беспрерывной чередой пошли разные люди, требовавшие немедленного разрешения на выступление. Мои знания венгерского языка ограничивались лишь двумя словами «привет» и «спасибо», а с вышестоящим начальством связаться никак не удавалось. Между тем один молодой человек из Будапешта, не имевший никакого официального статуса, хотел во что бы то ни стало призвать жителей столицы убивать всех проживающих в Будапеште евреев, то есть устроить что-то вроде венгерского варианта «ночи длинных ножей».
Предстояло принять нелегкое решение. Ведь все эти проблемы касались в первую очередь самих венгров, а не меня, лейтенанта германских СС. И все-таки я занял жесткую позицию, установив за микрофонами строгий контроль и разрешая передавать только официальные новости и правительственные сообщения и только через членов моей роты, говоривших по-венгерски.
Как мне стало известно позднее, группенфюреру (генералу-лейтенанту) СС Винкельману, командующему войсками СС в Венгрии, была подана на меня официальная жалоба. Меня не очень беспокоили эти проявления официального неудовольствия. Ведь вину за подобную кровавую бойню возложили бы не на Венгрию, а прежде всего на Германию – в дополнение ко всем прочим обвинениям, и ни одна душа никогда не поверила бы, что мы не имели к случившемуся никакого отношения. (Салашисты тем не менее активно взялись за евреев и цыган, десятки тысяч которых были убиты на месте либо отправлены в Освенцим и др. Поскольку евреи часто схожи с венграми, на улицах часто устраивались проверки со спусканием штанов у мужчин сомнительного происхождения, и обрезанные получали пулю или вешались. – Ред.)
Когда мне через несколько часов все же удалось связаться с Винкельманом и Везенмайером, они целиком одобрили все мои действия. Как оказалось, я, сам того не ведая, не допустил к микрофону даже нового военного министра генерал-полковника Берегфи. Но лучше уж было перестраховаться.
Во всяком случае, я был чрезвычайно рад, когда покончил с этим радиобизнесом. А венгры уже начали свару между собой. Германское правительство изо всех сил старалось добиться создания коалиции всех правых партий, но Салаши напомнил немцам об условии, поставленном Гитлером в 1933 г. Гинденбургу («все или ничего»), и настоял на своем, включив в создаваемое им правительство лишь двух «посторонних»: графа Пальфи, в качестве министра сельского хозяйства, и известного журналиста Ференца Райниса, как министра культуры. Все ключевые посты заняли преданные Салаши люди.
