И все же деятельность Никколо значительно осложняли отсутствие сильного политического лидера и общеизвестные скупость и гордыня флорентийцев. В конце июля секретарь, в то время занятый сбором войск в Муджелло, получил известие о том, что испанская армия собралась в Лояно, то есть примерно в шести милях от флорентийской границы. Макиавелли немедленно оповестил правительство, но в ответ получил приказ отпустить всех солдат, кроме пары сотен пехотинцев, и платить им лишь в случае крайней необходимости. Совещательные комитеты, созванные для обсуждения данного вопроса, а также возможности дальнейших переговоров с Лигой, похвалили Десятку за бережливость. Затем было решено избрать уполномоченного посла, который бы руководил работой Макиавелли, и проголосовать за введение наказания для тех, кто «распространял ложные слухи». Слепой старик Антонио Джакомини сразу же заметил всю опрометчивость этого решения и умолял правительство укрепить перевал Пассоделла-Фута, предположив (абсолютно верно), что именно через него испанцы могут проникнуть на территорию республики.
Но мольбы старика отклика не нашли. Правительство решило собрать несколько тысяч солдат в Фиренцуоле, рассчитывая на то, что испанцам придется перед тем, как продолжить наступление, овладеть этой крепостью, чтобы не оставлять у себя в тылу крупные силы. 22 августа представитель Флоренции при дворе вице-короля Неаполя Бальдассарре Кардуччи доложил, что Макиавелли отправился в Фиренцуолу во главе двух тысяч пехотинцев. Кардуччи был уверен, что «все произойдет по воле Вашей Светлости и ей во благо».
Его оптимизм оказался неуместным: испанцы перешли через перевал Пассоделла-Фута, как и предсказывал Джакомини. Вице-король был решительно настроен идти на Флоренцию, требовал отставки Содерини и разрешения для Медичи возвратиться в город на правах частных лиц. Предложение 30 тысяч дукатов в обмен на его возвращение разочаровало Кардону, настаивавшего на сотне тысяч. Он также бранил флорентинцев за нерешительность, ссылаясь на то, что его повелитель из недоверия к республике не решался заключать с ней соглашения. Он предложил Кардуччи переговорить с кардиналом Джованни де Медичи, пока тот находился в его лагере. Флорентийский посол, памятуя о запрете на общение с бунтовщиками, вежливо отказался. Кардуччи ничего не оставалось, как сообщить Десятке, что к утру испанцы будут в Барберино и, вероятно, затем намерены захватить Прато. «Охраняйте Прато как следует, — предупреждал он, — ибо здешний люд болтает, будто жители города благоволят кардиналу».
Десятка спешно приказала правителю Прато подновить защитные сооружения и готовиться к обороне, добавив, что огнестрельное оружие, порох и другие припасы они пришлют. Но вовремя в город прибыла лишь небольшая часть вооружения, и хотя позже поговаривали об измене и саботаже (ходили слухи о банде флорентийской молодежи, которая нападала на обозы и, разогнав извозчиков, крушила бочки с порохом), логичнее предположить, что вне зависимости от приказов все попытки властей прийти на помощь Прато оказались жалкими и запоздалыми.
Весть о наступлении Кардоны привела Флоренцию в полное оцепенение. Захватчики действовали с жестокостью, не отличавшей их от любой другой армии XVI века: убивали всех без разбора, уводили женщин и скот, наводя ужас на жителей окрестных селений. По сохранившимся свидетельствам, испанская армия насчитывала 8 тысяч пехотинцев, 800 всадников («Многие страдают от недугов, но надежда на наживу придает им сил и ускоряет шаг», — заметил Кардуччи) и два орудия; однако на самом деле их было чуть больше 5 тысяч. Но независимо от численности и физического состояния, испанцы были ветеранами, прошедшими немало сражений, закаленными воинами, неистовыми сынами суровой Эстремадуры, засушливых равнин Кастилии и крутых гор Арагона. Среди них было и немало морисков (moriscos) — мусульман, принявших христианство.
В Равенне на глазах у товарищей многих из них рвала на части артиллерия герцога Феррарского, топтала тяжелая кавалерия французов, сминала немецкая пехота Людовика XII. Испанцы не боялись смерти, тем более от рук тех, кого считали дилетантами. Но крайне нуждались в припасах — в особенности в провианте — и чуть разжились едой в ходе марша на юг. Кардона был явно обеспокоен тем, что из-за нехватки самого необходимого его армия редеет и, если его вынудят отступить, он рискует угодить в ловушку между основной флорентийской армией и силами, собранными в Фиренцуоле. Положение было безвыходным, и вице-королю оставалось только одно — продолжать наступление.
Во Флоренции мнения о том, как лучше отразить испанскую угрозу, разделились. 24 августа Макиавелли срочно вызвали в город: Синьории не терпелось выслушать его оценку сложившейся ситуации. Никколо считал, что «защищать надлежит не конечности — без них можно жить, — а сердце и жизненные органы тела, ибо, если поразить сердце, наступает смерть», как напишет он позднее в трактате «О военном искусстве». Содерини решил сосредоточить основную мощь — 9 тысяч пехотинцев и несколько сотен всадников — непосредственно у стен Флоренции, вопреки мнению некоторых членов Десятки, предлагавших собрать все силы в Прато, и невзирая на предостережение уполномоченного представителя в армии Пьерфранческо Тозиньи: «Предвижу крушение ваших замыслов».
Содерини к ним не прислушался и сейчас, задним числом, легко критиковать его, хотя обе стратегии имели свои преимущества, по крайней мере теоретически. Кроме того, гонфалоньер боялся, что оказавшаяся без защиты Флоренция перейдет к сторонникам Медичи. 27 августа Содерини добился личной победы: Совет Восьмидесяти и Большой Совет объявили ему вотум доверия, отклонив как его заявление об отставке, так и просьбу вновь допустить в город Медичи. Вдохновленное этим проявлением народной любви, правительство приказало арестовать ряд лиц, подозреваемых в пособничестве Медичи.
Тем временем испанцы вошли в Кампи, разграбили город и сожгли. Оттуда они могли направиться либо на север, к Прато, либо на юг и атаковать Флоренцию. Вечером 27 августа Буонаккорси писал Макиавелли: «Вам известно, кто крайне опечален и обеспокоен тем, что этим вечером в Кампи обосновался враг, и желает, чтобы я попросил вас не мешкать. Сделайте все, что возможно, и не тратьте времени на досужие прения». Один решительный шаг мог все изменить в пользу Флоренции. Феррарский агент в испанской армии писал кардиналу Ипполито д’Эсте, брату герцога Феррары: «Решившись ударить, флорентийцы с позором разгромили бы этот лагерь». Но то ли из-за нерешительности, то ли из-за отсутствия четкой стратегии флорентийская армия не сдвинулась с места, утратив единственную возможность вынудить испанцев к отступлению. Однако плохо обученное ополчение и нехватка знающих командиров могли с легкостью обернуть атаку в катастрофу. Потому решение оставаться на месте, принятое Макиавелли или кем-то еще, можно считать самым разумным.
