В 1920-х и в начале 1930-х годов он продвигался по службе обычным путем. Он уже командовал крейсером в скромном флоте, который был разрешен Германии по Версальскому договору, а в 1934 году был назначен комендантом крепости Свинемюнде. В возрасте, когда он еще мог ожидать впереди многие годы работы, это назначение могло означать конец его активной карьеры и долгий закат жизни, проведенной в положении полуотставки. Но в этот момент разногласия привели к увольнению морского капитана Патцига с его поста начальника абвера в германском министерстве обороны. Сюда назначили Канариса, которого тем самым спасли от угрожавшей ему бездеятельности.
Это назначение изумительно соответствовало его способностям и талантам. То, что так много морских офицеров оказалось в абвере, не случайное совпадение. Зарубежная разведка требовала знания других стран либо длительного обучения тех, кто не обладал такими знаниями. В армии немногие офицеры имели возможность путешествия за границу или продолжительной службы за рубежом, в то время как на флоте заграничная стажировка составляла нормальную и важную часть офицерской карьеры.
По получении этого нового назначения Канарис столкнулся с организацией, которая уже функционировала свыше десяти лет и была построена на принципе децентрализации. Центральный аппарат издавал общие указания и держал в своих руках анализ таких областей деятельности, которые имели общее назначение: технические вопросы, организация радиосвязи, выбор кодов и шифров. Очень редко он осуществлял прямой контроль своих агентов; это выполнялось почти целиком различными отделениями абвера, а в военное время – военными организациями в дружественных и нейтральных странах.
Финансирование разведывательной службы, которое можно было наскрести в очень скромном бюджете армии в сто тысяч человек, составляло весьма малую долю; абвер поэтому был вынужден отказаться от всякой идеи широко распространенной и дорогостоящей деятельности за рубежом, а вместо этого сосредоточить свои силы на конкретных и точно указанных задачах; и в соответствии с принципом децентрализации огромная ответственность возлагалась на отделения абвера. Результатом было высокое доверие, оказываемое им.
Канарис придерживался этой системы, и основа его успеха в тщательности, с которой он подбирал себе подчиненных, и доверии, которое он им оказывал. В этом отношении он показал себя большим мастером, хотя можно и задаться вопросом, справедливо ли применять к нему традиционную фразу «хорошо разбирался в людях». Иногда он совершал ошибки и слишком доверял людям, которым поручал какие-то задания. Есть два вида доверия – вера в умственную способность личности выполнить вверенную ей задачу, а также уверенность в характере и честности человека, на которого это доверие возлагается. Ошибка в первом варианте, и там Канарис временами оказывался не прав, может быть легко исправлена; но ошибка во втором варианте опасна, и здесь Канарис редко допускал ошибки, если вообще совершал их.
Наградой за доверие была преданность и вера, которые его офицеры и подчиненные испытывали к нему. В его способностях они не сомневались, потому что это был человек многих талантов и острого и быстрого мышления; и этому человеку они могли обоснованно доверять, ибо знали, что он никогда их не бросит, даже если они окажутся в трудном положении. Офицер разведки постоянно сталкивается с опасными ситуациями и трудными решениями. А в Третьем рейхе, помимо этих обычных опасностей, каждый без исключения, занятый разведкой и имеющий любые контакты за рубежом, подвергался постоянному недоверчивому наблюдению гестапо и службы безопасности. Если один из его офицеров попадал в трудное положение с этими людьми, он знал, что все еще может рассчитывать на твердую поддержку адмирала Канариса.
Иногда адмирала Канариса изображают как «загадочного человека», и, возможно, сознательно или подсознательно, он сам способствовал росту этой легенды. Ему очень помогало, когда он оставался наедине с собой и ему не докучали посторонние. Он был, как это единодушно замечают все, кто с ним был связан, очень нервным человеком; и он явно стремился избегать всяких ненужных тривиальностей и подробностей, ибо только таким путем мог справиться с огромным грузом, налагаемым на его находчивость и целеустремленность, и сохранить свою энергию и всестороннее восприятие обширного поля деятельности, которое ему было доверено. Есть поговорка о философе Лихтенберге, которая полностью применима к Канарису. «Не следует, – писал он, – говорить «я думаю», а лучше, подобно тому, как говорят «идет дождь», сказать «так думается»; это абсолютно точно приложимо к Канарису. «Она» – мысль – независимо работала внутри него. Когда к нему поступала какая-то новая проблема, он не раздумывал над ней, а давал ей какое-то время независимо перевариться внутри себя, и мог быть уверен, что к нему придет нужное решение; и этот «приход» решения – практическое проявление теории Лихтенберга.
Канарис, как и его офицеры, был человеком интуиции. И он, и они должны были ощущать уверенность, что в постоянно меняющейся череде событий их в конце концов осенит правильная идея; а когда шеф работает с людьми, обладающими проницательностью и воображением, которые в то же время – офицеры, люди, воспитанные на дисциплине и привыкшие подчиняться приказам и требовать от других безусловного исполнения своих приказов, тогда получается сплав личных и официальных отношений, какого больше нигде не найдешь. Как раз эти человеческие взаимоотношения, смесь военного поведения, взаимного уважения к разуму и эффективности, а также здоровая доля личного восхищения и привязанности, и составляли основу службы при адмирале Канарисе. Ощущение, что они в безопасности, я бы сказал, что они находились под сверхчеловеческой защитой, никогда не покидало тех, кто стоял близко к нему.
Человеческое достоинство было руководящим принципом, по которому он работал и требовал того же от своих офицеров. После завершения дела Сосновского он и несколько его офицеров обсуждали различные факты, которые стали известны. Сосновский, вдруг сказал адмирал, использовал настоящую любовь женщины и доверие многих женщин в своих собственных целях, а это то, что ни один офицер абвера не должен делать, позволять или способствовать совершению. Могут найтись те, кто думает, что такого рода сантименты не должны иметь места в секретной службе. Они не правы, как это доказывает дело Сосновского. Великолепный доклад о германской мобилизации, который он направил в польский Генеральный штаб, был в Варшаве отвергнут как дезинформация. Польская разведслужба была одурачена фальшивым донесением, подсунутым ей в руки немцами; а когда Сосновский вернулся в свою страну, он был обвинен в подсовывании ложной информации и даже в сознательном сотрудничестве с немцами в ее подготовке и брошен в тюрьму.
