Тогда же, на втором курсе, изменилось и положение со стипендией, и тоже не без помощи старосты группы. А когда я стала отличницей, то взяточникам из деканата просто некуда было деваться — повышенное содержание они обязаны были выдавать всем, независимо от доходов семьи.
Рассматривая этот вопрос с дистанции времени, вижу, что тут сказалось личное участие декана факультета Петра Антоновича Загубиженко, лишившего государственной помощи единственную студентку группы, пришедшую из сельской школы, из другой культуры, из истинного славянства. Какой позор! Совершил он это злодеяние, не сомневаюсь, в пользу блатных лиц, возможно, даже и не студентов. Кстати, не зря этот мужик, присосавшийся к вузу, внешне походил на хрюшку — сытая рожка лиловых оттенков, с застывшим выражением то ли обиды, то ли брезгливости постоянно совершала чавкающие движения и не несла на себе признаков человеческих эмоций. Если бы я была бойчее, то лишить меня законных прав ему бы не удалось.
Второй проблемой явился русский язык, в который я окунулась. В группе я одна была продуктом украинской среды и, не имея товарищей по адаптации к новой культуре, трудно преодолевала зажатость, психологический барьер. Мой язык мне не повиновался и произносил русские слова не так, как надо было. На выработку правильной речи ушел почти год работы над собой. С новыми терминами было проще, но ступор, испытываемый при необходимости произносить знакомые с детства слова по-иному, как бы искажая их, стоил мне троек по математическому анализу и теории пластин и оболочек. Позже я преподавала родственные предметы в техникуме Костополя и в Днепропетровском химико-технологическом институте и убедилась в прекрасном их знании — меня и мои лекции студенты любили. Но тогда…
Третья проблема — человеческий фактор. На факультете преподавало много, мягко говоря, странных людей, в том числе старые девы с искривленной психоэмоциональной сферой, пышущие патологической ненавистью к симпатичным девушкам. Особенно, если девушки были не городского происхождения, а местечкового. Как смели эти простушки приезжать сюда, да еще заводить парней? — приблизительно такие мысли читались в их злобных взглядах. К таким относилась Светлана Станиславовна Крицкая, лектор по математическому анализу. Недавно, просматривая в Интернете материалы одного городского форума, я обнаружила, что ее вспоминают в связи с вымогательством денег из студентов! Что ж, не удивляюсь. Хорошему о ней я бы не поверила, а этому — верю, ибо на своем опыте испытала ее аппетиты! Был в ней садизм смолоду, любила она вогнать нож, пустить кровь и наслаждаться. И было людоедство — стремление выдавить, задавить, размазать. Возможно, и в наше время она хворала деньгами, алкала их, да только я такие намеки не понимала и приписывала ее поведение типичным женским качествам, таким как зависть, ненависть, усугубленным психической болезнью.
Был такой факт: годом раньше меня на мехмат поступила выпускница нашей школы, звали ее Валя — фамилию не помню, девушка с пристанционного поселка. Так Светлана Станиславовна столь невзлюбила ее, так притесняла и прессинговала, что девушка после первого курса не выдержала и ушла — нет, бежала! — из университета. Позже Валя поступила в Одесский финансовый институт, еще более престижный вуз, и успешно окончила его.
Теперь, когда Вали не стало, Крицкая избрала жертвой меня, с первой же сессии. Над проявлениями ее невменяемой ненависти ко мне смеялись даже преподаватели, наблюдавшие наши диалоги, в частности Лидия Трофимовна Бойко, ассистент, ведущая у нас практические занятия — то, что теперь называют семинарами.
Матанализ читался два года и в каждую сессию мы сдавали его экзаменом. Так вот Крицкая во все четыре раза принципиально не допускала ко мне Лидию Трофимовну, наравне с нею принимающую экзамен, и экзаменовала меня лично сама. Она смешно и азартно дожимала меня до нервного срыва на глазах у тех, кто сидел в аудитории и наблюдал эту корриду. Я видела ее намерения и не поддавалась провокациям, даже проникалась слегка дразнящей невозмутимостью — зная, что хорошая оценка мне не светит, а двойку она мне ни за что не сможет поставить, ибо я предмет знала достаточно уверенно. Так зачем переживать? Я не хотела психовать и повторять судьбу Вали. И понимала, что единственным спасение для меня является терпение и невозмутимость. Не строить же трагедию из того, что за мной ухаживал Юра, что это ни для кого не было тайной и служило предметом зависти этой старой девы Крицкой! Мои знания, понимание ситуации, увертливость и адское терпение, а также молчаливая поддержка, идущая со стороны ассистента и сокурсников, позволили победить в этом противостоянии. Тройку Крицкая мне поставила, да, но в глазах окружающих моральная правота и человеческие достоинства остались за мной.
Четвертая проблема — адаптация от медленных и дозированных школьных нагрузок к стремительным и массированным вычиткам вузовских курсов. Ну искушенному в жизни человеку понятно, что никакой процесс не протекает гладко, в том числе и привыкание к наступившим переменам. Вот и мне вживание в вузовские реалии далось тяжело.
Наконец пятая проблема психологическая, я впервые находилась вне дома, семьи и родителей. И не могла даже словом перемолвиться с кем-то о своих делах, пожаловаться на трудности или попросить совета. А нужда в этом возникала часто, ведь я не имела навыков самостоятельной жизни и тяжело привыкала к новому быту и отношениям, к новой системе обучения.
Кроме этого, были и другие негативные влияния, мелкие и неощутимые на первый взгляд. Например, личные качества преподавателей, ведь и среди них были не все одинаково умные и воспитанные, одинаково одаренные или лояльные. Не повезло нам не только с Крицкой, разные встречались люди. Продемонстрирую это на таком интересном предмете, как сопромат, сопротивление материалов внешним воздействиям, — как ни странно, моем любимом.
Наш преподаватель сопромата не был коварен, как Крицкая, зато был принципиален и душевно черств — тоже не лучшее сочетание. Я имею право делать оценки, даже и нелицеприятные, ибо он умер в возрасте моложе моих нынешних лет, следовательно, я сейчас старше и мудрее и мое теперешнее мнение гораздо более взвешенное, чем его поведение тогда. Это был фронтовик, эдакий себе на уме, заносчиво-озабоченный, мнимо-решительный тип из приспособленцев, причем низшего пошиба — прислуживающих. Куда уж ему было блистать умом! Он просто не чувствовал, кто понимает материал, а кто не понимает. Не дано ему было это. Действительно, за отведенное время я не успела усвоить некоторые темы курса, этот предмет в меня проникал медленным темпом. Как я сказала, виной был и школьный медленный темп восприятия, и русский язык — еще непривычный для меня посредник между внутренним и внешним миром, и то, что курс читался всего один семестр, а объем материала давался в университетском, а не инженерном разрезе. Словом, на его усвоение мне требовалось время, которого не было.
