Два шедевра
Следующие книги Фицджеральда, сборники новелл «Эмансипе и философы» (Flappers and Philosophers, 1920) и «Сказки века джаза» (Tales of the Jazz Age, 1922), только сокращают расстояние между автором и героем, хотя никогда полностью – он говорил, что всегда писал нечто вроде чуть отредактированной версии себя и своего воображения. ФСФ стремительно превращается из новичка в модного автора, но и тут не оставляет своей темы: что такое богатство и во что превращаются богатые.
Во втором сборнике есть целых два шедевра – печальная и смешная фантастическая сказка «Забавный случай с Бенджамином Баттоном» и забавный, но уже совсем не смешной «Алмаз величиной с отель «Риц». В первом время забавляется человеком, жизнь которого начинается со скандальной дряхлости и заканчивается куда более счастливым младенческим забвением.
Во втором, жестоком гротеске, идея богатства доводится до полного абсурда. Что можно сделать, если ты богаче всех в мире? Все. И ничего. Твое богатство будет вожделеемо всеми, покоя не будет никогда, скрываться надо будет ото всех, гостей убивать, чтоб не проболтались, щедро одарив перед этим, а когда ты всем своим богатством, бриллиантом величиной в кубическую милю, попытаешься дать взятку Богу, то просить будешь только одного – спрятать себя от целого мира, отменив разом всех этих людишек с их аэропланами и сделав исключение только для твоих верных рабов. Но Бог отвергает взятку, несмотря на ее размеры. И тогда полковник, как ему кажется, тоже горделиво отвергает дар – он уходит с семьей в алмаз и превращает его и себя в обычный углерод:
Вся поверхность горы полыхнула слепящим желтым огнем, который пронизал дерн, точно свет лампы – подставленную ладонь. Этот невыносимый блеск длился с минуту, а потом вдруг исчез, точно в лампе перегорел волосок, и на месте горы теперь лежала черная пустыня, от которой медленно поднимался синий дым[25].
Фицджеральд-сатирик редко предстает в таком полном и законченном любовании предметом своей ненависти. На последних страницах рассказа практичный американский мальчик, уже готовившийся жить на прихваченные вместе с двумя наследницами бриллианты, обнаруживает, что девочка прихватила дешевенькие стразы с платья одной из утилизованных подружек. Но мальчик не падает духом. Как Скарлетт О’Хара, он собирается подумать об этом утром…
Жизнь на солнце: американцы на Ривьере
«Журнальная проституция», whoring, как презрительно называл это Хемингуэй, выматывала, но деваться было некуда – рассказы просто-напросто кормили. Решение переехать из Нью-Йорка в Европу не было никак связано с порывами многих его сверстников напитаться энергией европейского модернизма: он очень мало интересовал ФСФ. Чопорная американская мораль («Сэр, снимите шляпу: в лифте дама» – знаменитая цитата из «По эту сторону рая») тоже не слишком стесняла его и Зельду. Решение было чисто финансовым: дом, снимаемый на Лонг-Айленде, стоил им 300 долларов в месяц. «Вилла Мари», снятая на юге Франции, обходилась в 79 долларов. Доход в Америке не позволял им жить с достаточной свободой. Скотт очень не любил итальянцев и французов, не знал языка и не собирался учить. Письма его, да и проза полны замечаний, которые до сих пор повергают в панику исследователей, старающихся найти какие-нибудь обоснования такому отношению: великий писатель – и ксенофоб! Но даже французский полицейский, отлупивший пьяного ФСФ дубинкой за бесчинство, не может служить литературоведам рациональным доводом.
Тем не менее с журнальным заработком и надеждами на доход от романа можно было жить, загорать, плавать, ездить по чудесным окрестностям. И работать. Разделавшись на журнальные заработки с долгами, кое-что отложив на Европу, Фицджеральды уезжают.
В Париже они неделю ищут няню для Скотти, а потом перебираются на Французскую Ривьеру, недалеко от Сен-Рафаэля. Поначалу ФСФ очень хорошо там, и восторженные письма летят в Америку. Чуть ли не единственный раз в жизни он совершенно властен над своим временем и силами, неделями никто не появляется и не мешает ему работать. Но…
Скотт уже пишет «Великого Гэтсби», одновременно занимаясь неизбежной поденщиной, живет, как он признавался, в романе. А вот Зельде занять себя нечем. Срабатывают привычки юности, и она затевает недолгую интригу с пляжным знакомым, молодым французским летчиком. Потом он явно станет молодым и жестоким солдатом удачи, Томми Барбаном, в самой беспощадной книге ФСФ «Ночь нежна», и поэтому можно судить, сколько боли и гнева испытал Скотт. Предательство – один из самых сильных мотивов романа, он явно оттуда же звучит и в «Великом Гэтсби». Тем же приключением воспользовалась и Зельда в окончательно погубившей ее книге «Этот вальс за мной» (Save Me the Waltz, 1932).
Там, на Ривьере, Скотт встретил своих друзей Джеральда и Сару Мэрфи, которых позже сделает не прототипами, а скорее моделями Дика и Николь Дайвер в «Ночь нежна». (Он часто позволял это себе: в «Молодом богаче» описал своего близкого университетского друга Ладлоу Фаулера, сознался ему в этом и покорно принял все исправления, которых Фаулер потребовал.) На приемах Мэрфи бывали Пикассо, Коул Портер, Фернан Леже, Джон Дос Пассос и другие знаменитости. Мэрфи были богаты, щедры и верны в дружбе.
Уже написан «Гэтсби»: шлак и розы
ФСФ рвался писать романы, но лишь «По эту сторону рая» продавался достаточно хорошо. Трудно вообразить сейчас, что третий его роман, безусловный шедевр, стал популярным только спустя немало лет после его смерти. Поддерживать стиль жизни, полагавшийся звездам нью-йоркского света, Скотт мог лишь благодаря непрестанным займам у агента, Гарольда Обера, Перкинса и многих других. К этим расходам стали добавляться и все возраставшие счета за лечение Зельды. В своем позднем рассказе «Финансировать Финнегана» он описал и это. Богатые, богатство, растлевающая аура денег и вседозволенности – Фицджеральд ушел гораздо дальше обычных обличений, ища способ художественного отражения этих впечатлений. Как писал тот же Уолтер Аллен, «Великий Гэтсби» не только вобрал в себя (причем с исключительной экономией изобразительных средств) «век джаза», но и включил эту эпоху в общий курс американской истории»[26] [1, 263]. Сейчас русский читатель воспринимает эту книгу совсем не как американский роман, хотя он не перестает им быть. Что такого есть в этой книге, чего мы сейчас не отыщем в нашей нынешней жизни?
Для молодых американцев Среднего Запада Нью-Йорк был тем же самым, чем Париж для персонажей Генри Джеймса, – тот же прекрасный ад, и Гринвич-Виллидж был ничем не хуже Монмартра. Джей Гэтсби, герой романа ФСФ, которого никак не могут увидеть пьяные гости на его громадном приеме, родом из Миннесоты, но им проще представить его то бывшим студентом Оксфорда, то немецким агентом, то гангстером или бутлегером. Когда рассказчик наконец знакомится с ним, то его потрясает именно обыкновенность – но не заурядность – этого молодого человека со старой душой.
Ко времени появления романа «Великий Гэтсби» Фицджеральда уже прочно связывали с эпохой, давшей ему славу и место в американской литературе. Поэтому новый его роман для многих поколений читателей – это прежде всего жестокая, печальная и элегантная сказка «века джаза», костюмная драма, украсившая бытовое убийство. Писатель и эпоха, в которую взошла его звезда, настолько отождествились в массовом представлении, что и книгу, оказавшуюся высшим завоеванием Фицджеральда, читали как еще одну грустную историю «века джаза», хотя ее проблематика намного сложнее. Сейчас она уже и не читается как американский роман – в ней нет ничего, что не узнает и не назовет другим именем наш современник.
Золотой Берег Лонг-Айленда «ревущих двадцатых», начинающий становиться роскошным и престижным, – место действия романа. Книга, как и почти все книги ФСФ, вписана в жестокую социальную историю Америки – процветающей, взрывающей удивительным джазом, неслыханной свободой женщины, легендарной и завораживающей в своей беспощадности преступности. Реалистическая литература научила ФСФ вниманию к деталям, приметам и символам эпохи, но они служат ему для другой магии. Начиная с одной из самых культовых вещей американца – с автомобилей, он увлекает читателя куда более значительной темой – культурой преступления, оплатившей самодовольную в своей роскоши машину Гэтсби «цвета густых сливок» и весь его дворец с бассейном, розарием, розовые костюмы и тысячу рубашек с монограммами. Одна из разгадок близости Фицджеральда нашему времени именно в том, что кричащая роскошь 1920-х в этом романе постепенно теряет специфику – она перекликается с любым веком, в том числе и с нашим, его контекст становится контекстом эры, а не эпохи.
ФСФ прекрасно знал эти места, эти дома и их владельцев; декорации «Великого Гэтсби» списаны с натуры, историки легко привяжут их к реально существовавшим особнякам и усадьбам. Вандербильты, Морганы, Уитни, Пратты, Херсты – все они строили на Золотом Берегу свои фешенебельные дома, замки в средневековом и восточном стиле, со вкусом и без, и во многих из них Фицджеральд бывал, как один из тех гостей, список которых в романе приведен с жестокой насмешкой. Рассказчик, Ник Каррауэй, долго держится в стороне от этой жизни, хотя живет рядом с дворцом Гэтсби – в «крытой толем хибарке» со служанкой-финкой, стареньким «доджем» и возможностью, «помимо вида на море, наслаждаться еще и видом на кусочек чужого сада и приятным сознанием непосредственного соседства миллионеров – все за восемьдесят долларов в месяц». Пролог служит еще и для того, чтобы утвердить сходство автора и героя-повествователя: оба молоды, оба южане, оба учились в университетах «лиги плюща», оба усердно работают, стараясь добиться успеха и независимости. Но чем дальше, тем очевиднее сходство автора и с главным героем, Джеем Гэтсби, особенно в самых фатальных событиях их биографии. ФСФ отдает Гэтсби службу в армии, хотя и куда более примечательную, чем его собственная. Он отдает ему встречу Бедного Офицера («Младший лейтенант Фицджеральд! – Сэр! Есть, сэр!») с Богатой Девушкой и свою отчаянную борьбу за богатство любой ценой, которое должно купить ее интерес и любовь к нему.
