Внутри «коричневого» дома. Виден угол, где были заменены верхние бревна.
А дело было в том, что верхние бревна стен, на которые опирался не только потолок, но и крыша, сгнили до состояния полной непригодности и, без сомнения, подлежали замене. Для этого надо было всю огромную крышу дома приподнять, «вывесить» на каких-то опорах, освободить верхние бревна, снять их оттуда (а они были огромные и тяжеленные), заменить новыми (местные говорили на своем наречии: «вздымнуть туда новый столоб»), потом осторожно опустить крышу и уже после класть новый потолок.
Все осложнялось тем, что ни одного нового бревна купить официально было нельзя, рубить в лесу (то есть воровать у государства) мой отец категорически отказывался. Из рабочей силы были мой отец, девочка шестнадцати лет (это я) и моя мама, которая должна была еще кормить-поить все наше семейство и в лучшем случае могла считаться половинкой «женского» работника.
Нанимать помощников мой отец отказался категорически. Во-первых, больно сложная работа предстояла, не всякий бы взялся. Во-вторых, честно говоря, и нанять-то было некого: во всей деревне один был рабочий мужик – пастух Никанор со своим стадом. В-третьих, наем работников частным лицом считался чем-то неприличным при советской власти, не принято это было (хотя иногда и даже часто этим пренебрегали: например, моя мама всю жизнь держала няньку для детей, поскольку сама работала, но это считалось «барством» и на нее косились).
Короче, про наем помощников для ремонта дома даже думать не приходилось.
Так что задача, как я сейчас уже понимаю, была и вправду очень и очень непростой.
Вопрос добычи бревен был решен так. Пришлось разобрать остатки хлева и даже часть стены сеней, вставив туда верандные рамы и преобразовав половину сеней в веранду. При этом пришлось полностью изменить конструкцию этой части дома: бывший вход в торце сеней забили наглухо, устроив там кладовку, новый вход переместили туда, где раньше был выход в хлев и туалет, туалет в хлеву ликвидировали (там теперь было парадное крыльцо, какой туалет?!) и перенесли в отдельно стоящую будку в саду, как это обычно делают на дачах. Путем такой сложной и огромной перестройки было высвобождено несколько хороших крепких бревен, которые можно было пустить на замену гнилья.
Наступил этап подъема крыши и «вывешивания» ее на домкратах с опорой на вертикальные столбы, в качестве которых тоже использовалась часть высвободившихся бревен. Это был довольно опасный этап, потому что давление крыши было огромное, домкрат вместе с бревном могло «выпереть», и крыша бы упала. Хорошо, если бы еще никого не придавило. Я помню, как деревенские соседи, у которых уже, правда, скептицизма заметно поубавилось, приходили смотреть и все приговаривали: «Гляди, Николай, как бы не выперло тебе столоб!»
Однако Бог милостив, и все обошлось. Гнилые бревна сняли, заменили новыми. Я помню, как папа делал самую опасную операцию: засовывал кусок бревна в узкую щель под приподнятой на домкрате крышей и сам туда залез, иначе было никак не впихнуть это бревно. Он для страховки обвязал себя за пояс веревкой и велел мне держать конец. Если, мол, столб с домкратом начнет «выпирать», то надо, чтобы я его успела за веревку выдернуть из этой щели.
Вот уж не знаю, успела бы я или нет.
Но, так или иначе, все кончилось благополучно, бревна были поставлены, крыша без всяких помех опущена на место. Замененные бревна даже сейчас, спустя тридцать лет, выделяются своим светлым цветом на фоне более черной стены.
После этого оставались уже мелочи – положить на место старые плахи потолка, которые были не очень гнилыми, а совсем гнилые заменить на широкую и толстую доску, которую мы все-таки где-то нашли.
Таким образом, первый этап преобразования старого дома был завершен путем, так сказать, частичного изменения его архитектуры. Правда, оставалось еще множество проблем – крыша текла, как и раньше, и все могло начаться сначала. Там, где в сенях вынули бревна из стен, еще не были вставлены полностью верандные рамы; сами стены в комнате, в которой происходил ремонт, были настолько гнилые, что с ними тоже надо было что-то делать, например в самое гнилое место вставить два новых окна. Но это все было отложено на следующий год, поскольку отпуск подходил к концу.
В глазах деревенской публики мой отец был победителем и приобрел необычайный авторитет. Несмотря на первоначальную историю с вьюшкой, его стали считать не бестолковым москвичом, а очень даже крутым мужиком, способным на весьма серьезные свершения.
Но дело было в том, что к булавинскому дому уже приближалась новая угроза.
В 1977 году я окончила школу, поступила в Московский университет на физфак и быстро прониклась там прелестями студенческой жизни. Я решила привезти новообретенных студенческих приятелей на Рогдай в булавинский дом на зимние каникулы, чтобы показать им экзотику дальней безлюдной деревни.
Предложение было принято с восторгом. Родители, как ни странно, тоже разрешили. И вот толпа человек в десять-двенадцать охламонов, жизни не знающих, опыта не имеющих и вообще полных балбесов, отправилась в путешествие.
Мы были загружены провизией, теплой одеждой, лыжами, поскольку добраться до дома можно было только перейдя замерзшее озеро на лыжах от ближайшей автобусной остановки в деревне Подорожье. Деревня эта находилась на противоположном берегу примерно в четырех километрах через лес от Криново; в целом от нашего дома до нее было порядка шести километров. За время житья в Булавино мы поняли уже, что водный путь через озеро самый короткий, и полностью осознали важность водных артерий для развития русской цивилизации в глухих лесах.
Наше явление было большим событием для занесенной сугробами до самых окон деревушки. Все местные повыскакивали на крыльцо, радостно приветствовали нас и предлагали молока (те, у кого были коровы, конечно). То ли еще будет: они и не подозревали, какое грандиозное развлечение было им уготовано по поводу нашего прибытия!
Мы забрались в дом, затопили печки, разобрали вещи. Быстро выяснилось, что плохо утепленный потолок (который положили на место только этим летом) в первой комнате практически не держит тепло, и там все время не больше пяти-шести градусов, несмотря на большую русскую печку.
Но мы вовсе не опечалились, потому что во второй комнате, где стояла печка-голландка, было вполне тепло. Как натопишь – так до двадцати пяти градусов, а к утру остывало до семнадцати-восемнадцати, что тоже вполне терпимо.
И мы решили в задней комнате устроить общую спальню, сдвинув кровати так, чтобы девочкам спать в одной куче, а мальчикам в другой, и было тепло. А готовить, мыть посуду и развлекаться решили в первой комнате – той, что с русской печкой.
