Ал. Петр. рассказывал о Кабанихе. Смерть сына. Его вдова с мальчиком заставила умирающего перевести имение его на мать, жене подсунули бумагу, что она отказывается от всяких претензий. «Все, что сделает нотариус и что написано на такой бумаге, перед этим всем должно преклоняться», сказала она. — «Но», — ответил А. П. — «Сибирь с последнее время заселяется нотариусами». Вдова 40 т. р. согласилась дать; А. П. был у Турчанинова, который сказал, что Сиротский Суд назначит опеку. Жену она заставила подписать чек за мужа (5000 р.), а деньги сама получила и тем думала держать ее в своих руках, как преступницу. Взяла у нее бриллианты. Вдова — запуганное существо. «Бог не допустит», — говорит. — Если-бы бог не допускал, то Сибири бы не было!
* * *
Стрепетова страшно убивалась во время похорон мужа. Ссора была из-за того, кто его переводили на службу в Москву, а она не хотела ехать. В 8 ч. он велел подать себе чаю, и когда прислуга пришла, он был уже мертв. Говорят, он страстно любил ее и ревновал ее ко всем.
5 февраля.
О Стрепетовой. Спор с мужем насчет того, что на ее деньги он купил имение. Говорила ему: «я всякого мужа предпочту театру».
8 февраля.
И. Н. Дурново назначен сенатором. Сенаторы негодуют, говоря что в Сенат сажают всякого прохвоста. Любовница его, Меньчукова, — баба противная. При Грессере у ее квартиры стоял городовой. Дурнов, приказал сыщику выследить ее, и тот простер свою ловкость до того, что или поступил лакеем, или старался с лакеем, чтобы выкрасть ее письма у бразильского атташе. Говорят, все открыл английский посланник. И. Н. Дурново хотел скрыть, и около месяца дело было шито-крыто. Государь за это рассердился на него, и он плакал у государыни, которая ему покровительствует. Так говорят.
* * *
Наследник посещает Кшесинскую и …… ее. Она живет у родителей, которые устраняются и притворяются, что ничего не знают. Он ездит к ним, даже не нанимает ей квартиры и ругает родителя который держит его ребенком, хотя ему 25 лет. Очень не разговорчив, вообще сер, пьет коньяк и сидит у Кшесинских по 5–6 часов, так что очень скучает и жалуется на скуку.
* * *
О Шебеко. Он переоделся в парадный костюм. — «Как ты хорош»! — говорит жена, — «Ты похож на льва»! — «Бондаренко, похож я на льва?». — «Точно так, ваше пр-во!» — «Да ты видел львов?» — «Живыми не видал, а на картине видел». — «Где же?» — «А как Христос в Иерусалиме выезжал на нем».
* * *
Скоро 35 лет моей литературной деятельности. Писал, писал, писал и жизни не знал и мало ее чуял. Что это за жизнь, которую я провел? Вся в писании. Блестки счастья, да и то больше того счастья, которое дается успехом удачной статьи, удачной пьесы, а простого истинного счастья, — счастья любви, почти не было. Все мимо шло! Некогда было. А я работал, ей богу, не для денег. «Поэт поет, как птичка», сказал Гете. Во мне было нечто подобное. Все совершавшееся вызывало мысли, будило, раздражало; я негодовал, горел, трусил, проклинал себя и других. Но, когда все это выливалось на бумагу, и я имел успех у читателей — был удовлетворен. А это было напрасно. Что было в душе правдивого, честного, горячего, — то выливалось в указанные формы; мысль и чувства сжимала цензура, сжимала то, что путем десятилетий накоплялось под давлением нашего режима.
* * *
Н. А. Макаров напомнил сегодня, что 12 или 13 февраля 1876 года я подписал акт покупки у Трубникова «Нового Времени». В первый же год газета расходилась в 15 000 экз., а сегодня — в 36 000. За 17 лет только удвоилась. Что за бедность!
* * *
Мне сказали, что первое мое стихотворение было помещено в журнале «Моды». Я доселе этого не знал. Первыми я считал два стихотворения в журнале «Ваза» из Беранже, и это очень хорошо помнил и помню, какая это была для меня радость! Но я не забыл, а, вероятно, дело было так: я послал стих в «Моды», а журнал меня не уведомил, что поместил, и я его не выписывал, выписывал же «Вазу». Модный журнал я выписывал для жены, хотя та этим мало интересовалась, и выписывал «Сына Отечества», где мне нравились фельетоны Сеньковского — бар. Брамбеуса.
14 февраля.
…У нас нет правящих классов. Придворные даже не аристократия, а что-то мелкое, какой-то сброд. Аристократия была только при старых царях, при Алексее Михайловиче, этом удивительном необыкновенном цельном человеке, который собственно заложил новую Россию. Петр начал набирать иностранцев, разных проходимцев, португальских шутов; со всего света являлась разная дрянь и накипь и владела Россией. При императрицах пошли в ход певчие, хорошие жеребцы для них, при Александре I — опять Нессельроде, Каподистрия, маркизы де-Траверсе, все нерусские, для которых Россия мало значила. Даже плохой русский лучше иностранца. Иностранцы деморализуют русских уже тем, что последние считают себя приниженными, рабами и теряют чувство собственного достоинства.
* * *
Наследник писал Кшесинской (она хочет принимать православие, может быть, считая возможным сделаться императрицей), что он посылает ей 3000 руб., говоря, что больше у него нет, чтобы она наняла квартиру в 5000 руб., что он приедет, и… «тогда мы заживем с тобой, как генералы». Хорошее у него представление о генералах! Он, говорят, выпросил у отца еще два года, чтобы не жениться. Он оброс бородкой и возмужал, но, тем не менее, маленький.
* * *
…У судов только право ошибаться. Свободная печать хорошее дело à la longue, ибо воспитывает общество, но во всякий данный момент она бессильна против правительства, полиции, судов и пр., которые имеют полную возможность задушить ее. Пример — французский журналист, который несколько лет тому назад обличал Байо и за это отсидел 20 лет в тюрьме и уплатил 20 т. фр. штрафа.
28 февраля.
Дурново говорил Бертенсону: — «Удивительная страна! 9 лет я заведывал тайной полицией, поручались мне государственные тайны и, вдруг, какой-то растакуэр, бразильский секретаришка, жалуется на меня, и у меня не требуют объяснения и увольняют! Какая-то девка меня предала, и человека не спросят! Я не о себе, — мне сохранили содержание, дали сенаторство, я знаю, что с этого места в министры не попадают, — но что это за странная страна, — где так поступают с людьми — в 24 часа»!
* * *
Витте проводит Муравьева на место Дурново, министром внутренних дел. Турецкие серальные нравы: друг друга поедают, пожирают. Что делает Витте? Бог весть. Он ухаживает за Михаилом Николаевичем, за Воронцовым-Дашковым и воображает, что они — опора ему. Но люди высшего круга привыкли к тому, чтобы кто что для них ни сделал, — «все по праву, все это следовало», и благодарны они никогда не бывают.
