Парламент был распущен через месяц, в тот самый день, когда сумма, давно обещанная Фрэнсису казначейством от взимания штрафа с Роберта Кейтсби, одного из участников заговора Эссекса, была наконец-то, к счастью, получена и переведена на счет мистера Николаса Тротта. В день, когда Фрэнсису исполнился сорок один год, то есть 21 декабря 1602 года, он мог со спокойной душой удалиться в свой дом в Туикенем-Парке в полной уверенности, что последний из его кредиторов никогда больше не переступит его порог.
23 июня суд наконец-то официально утвердил передачу всех сделок Энтони Бэкона, его имущественных прав и кредитов его брату Фрэнсису, каковой факт, по-видимому, ускользнул от внимания всеведущего Джона Чемберлена, хотя о браке мистера Николаса Тротта с некоей мисс Перинз, «аппетитной толстушкой в два раза его выше», было должным образом сообщено римскому корреспонденту Дадли Карлтону. Осенью 20 ноября леди Бэкон подписала документ, согласно которому она передавала свои пожизненные права на поместья и права на доходы от земель в Горэмбери своему сыну Фрэнсису Бэкону в знак материнской любви и привязанности, которые она испытывает к означенному Фрэнсису Бэкону. Возможно, рассудок ее и ослабел, но греческого она не забыла и написала свое имя, как писала всегда — А. Бэкон χήεα (т. е. вдова).
Фрэнсис, вступивший во владение своим наследством, но нисколько не продвинувшийся на пути к власти и по сути отстраненный от политической жизни после роспуска парламента, размышлял о будущем и понимал, что единственное, что он может надеяться совершить — не в этом году, так в следующем, — это добиться, чтобы людские умы открылись для нового понимания, для новой свободы, для новых знаний о том, почему люди поступают именно так, а не иначе, о том, какими желает видеть их Господь, и о том, что земля, по которой они ходят, вещи, к которым они прикасаются, и воздух, которым они дышат, могут помочь им найти правильный путь.
Но сначала следовало подумать о злобе дня. Длившееся восемь лет восстание в Ирландии было наконец подавлено, и испанские войска, которые поддерживали мятежников, изгнаны. Фрэнсис напишет письмо кузену Роберту Сесилу, первому министру ее величества, и предложит меры, с помощью которых можно управлять истерзанной войной страной в мирное время. Он вдохновенно исписывал страницу за страницей, хоть и знал в глубине души, что кузен небрежно пробежит их взглядом и отбросит в сторону. Что до королевы, она в них и не заглянет. Был конец февраля 1603 года. Он глядел из своего окна в Туикенем-Парке на башни стоявшего на противоположном берегу Ричмондского дворца, где жила сейчас королева со своим двором, и все острее ощущал неотвратимость судьбы, она предупреждала, что мир, в котором он живет, который он и его современники знают с рождения, очень скоро изменится. Ледяной воздух зловеще сгущался. Нескончаемый пронизывающий дождь сменился мокрым снегом. Отец Фрэнсиса простудился, сидя у открытого окна на сквозняке, и умер.
Фрэнсис вздрогнул и встал — в комнату вошел кто-то из слуг и доложил, что ходят слухи, будто ее величество нездорова. Она отказала в аудиенции французскому послу и никого не принимает, ее врачи встревожены.
Фрэнсис понял, что предчувствие не обмануло его. Погребальный покров из его давнего, времен молодости, сна, который окутал дом его отца, Йорк-Хаус, скоро опустится и на дворец Ричмонд.
2
Когда разнеслась весть, что ее величество проживет не больше недели, Фрэнсис понял, что пришла пора позаботиться о своем ближайшем будущем. Ни у кого не было сомнений, кто займет трон: как только королева испустит дух, шотландский король Яков VI будет провозглашен королем Яковом I Английским. Поэтому все, кто хочет попасть в милость к новому монарху и утвердиться на крутой извилистой тропе, которая ведет к вершинам власти и к месту под солнцем, сейчас непременно должны добиться расположения тех, кто будет пользоваться влиянием при новом дворе и в новом тайном совете.
Самый могущественный человек в Англии был его кузен Роберт Сесил, который в течение многих лет занимал при ее величестве пост первого министра. Кузенов никогда не связывали теплые отношения. Детское соперничество осталось в далеком прошлом, но дружба графа Эссекса с Энтони и Фрэнсисом стала непреодолимым препятствием для сближения, ведь Роберт Сесил был непримиримым врагом графа, и между двоюродными братьями уже давно установились отношения холодной вежливости. Даже volte face[2] во время процесса, когда Фрэнсису было приказано выступить в защиту короны и обвинить своего бывшего покровителя, не растопил лед.
И все равно сейчас надо попытаться залатать брешь и доказать свою лояльность. Фрэнсис не стал писать непосредственно своему кузену, он написал его личному секретарю Майклу Хиксу, который всегда был его добрым другом и союзником и, в частности, оказал Фрэнсису большую помощь, улаживая отношения в связи с выплатой долга Николасу Тротту. Вот как начиналось письмо к нему, написанное 19 марта: «Трепеща перед этим страшным приговором Господа, любой, кто испытывает те же чувства, что и я, не может не обратить свое сердце к близкому и испытанному другу… И хотя нам, простым смертным, остается лишь склонить головы и повиноваться, однако я, помня, что всегда имел счастье пользоваться Вашим любезным посредничеством, дабы донести до сведения господина министра мое искреннее расположение к нему, так и сейчас я опять прошу Вас, когда у Вас найдется время, напомнить ему, что ни к кому из тех, кого я знаю в Англии, я не питаю такой глубокой и искренней любви, как к нему, и это все, что я могу сейчас сделать, все, что могу выразить словами».
Не слишком ли пылко? Не чересчур ли даже для гиперболы? Ничего, Майкл Хикс все поймет как надо. Кто следующий? Граф Нортумберленд, который в прошлом был большим другом брата Энтони и состоял в браке с Дороти, сестрой покойного графа Эссекса. Он, как известно, поддерживал переписку с королем Шотландии, и, как только Якова провозгласят королем Англии, граф наверняка сразу же возвысится. И потому, запечатав письмо Майклу Хиксу и написав его адрес на Стрэнде, Фрэнсис сочинил письмо еще и графу Нортумберленду, но уже совсем в ином тоне. Об ожидаемой кончине ее величества он не упоминал, он признавался, что давно хотел написать его светлости, потому что «уже долгое время в моей душе живет искреннее расположение к Вашей светлости, оно родилось из высокой оценки Ваших достоинств и из благодарности за то уважение и те милости, которые Вы оказывали моему покойному брату и мне; это все возрастающее расположение и побудило меня выразить Вам мою искреннюю признательность». Почему лорд Нортумберленд? А потому, что он так же страстно интересовался наукой, как и Фрэнсис, и если во время правления нового короля кто-то из высокопоставленных особ и станет поощрять исследования во всех областях науки, так это он, на что Фрэнсис от души надеялся. «Буду говорить откровенно с Вашей светлостью… Ваши великие таланты и любовь к исследованиям и познанию предметов более высокого и благородного свойства, чем те, что наполняют нашу обыденность… стали для меня непреодолимым побуждением к тому, чтобы обратить к Вам мое расположение и восхищение. И потому, мой добрый лорд, если я могу быть полезен Вашей светлости своим ли умом, пером, средствами или друзьями, я смиренно прошу Вас принять мои услуги».
