Теперь нам необходимо было дождаться пехоты, но она задержалась на дороге и отстала. Враг сосредоточил прицельный огонь на захваченном холме. Нескольких солдат принесли с вершины ранеными, других пришлось оставить на месте, так как невозможно было перемещать их под таким точным огнем.
Пехота все еще задерживалась, но около двух часов прибыл сам Сэр Лезли Рандл. Рандл считал, что удержать холм было делом первостепенной важности, и Сэр Герберт Чермсайд, его заместитель, с ним согласился. Но поблизости был только авангард пехоты. Решено было поторопить его. В этот момент было доставлено обнадеживающее послание от Брабезона — он уверял, что сможет продержаться сам, и надеялся, что пехоту не будут торопить, иначе она запыхается. [470]
Все очень обрадовались этому, и когда, наконец, головной батальон — Вустерширский полк — подошел к холму, все восхитились тем хладнокровием, с которым был пройден опасный участок за холмом. Когда пехотинцы сменили кавалеристов, последние отошли на более безопасную позицию, и поскольку спустился вечер, бой затих — с согласия обеих сторон и благодаря вмешательству британской артиллерии.
Лагерь у Девецдорпа, 22 апреля 1900 г.
Похоже, что моя участь в этой стране складывается из череды приключений и бегств, каждое из которых стоит личного опыта целой компании. Я не нахожу в себе никакого стремления искать их. Наоборот, я старательно старался избегать всяких опасностей, кроме тех, которые связаны с существованием военного корреспондента, зависящего от непредвиденных обстоятельств. Но приключения сыплются на меня с безоблачного неба.
Однако сперва я расскажу о том, что происходило в армии, затем уже, в соответствующем месте, о том, что случилось со мной.
Ночь 20 апреля прошла спокойно, но с восходом солнца проснулись буры и салютовали нам залпом малокалиберных пушек, который, насколько я знаю, никому не нанес вреда. Ночью голландцы не сидели без дела, и черные линии траншей исчертили склоны холма. Когда я спросил, будет сегодня сражение или нет, штабной офицер указал на медленно приближавшиеся клубы пыли на краю вельда. Генерал Кемпбелл с тремя батальонами (включая два батальона гвардейцев Ее Величества) и батареей двигался, чтобы присоединиться к основной колонне. Было необходимо, учитывая наличие траншей и приближающиеся подкрепления, чтобы все силы собрались вместе. Дело будет решено завтра, а тем временем Брабазон и конные войска — позволю себе назвать их кавалерией — должны были сделать рекогносцировку левого фланга буров.
Бригада численностью около 1000 человек, включавшая конную пехоту, двинулась на юг за линию аванпостов и, описав широкий круг, вскоре вышла на левый фланг противника. Здесь мы [471] ждали, пока будут выставлены патрули и Брабазон освободит свой правый фланг, совершая еще более широкий разворот. Патрули вскоре навлекли на себя огонь бурских пикетов, и ружейные выстрелы загрохотали в чистом прохладном утреннем воздухе.
Тем временем фланкирующее движение продолжалось, и так как территория справа от нас постепенно осваивалась и прикрывалась полковником Стивеллом, Брабазон стал выдвигать вперед свой центр, пока разведчики Макнейла скакали по склонам, выискивая врагов, не успевших отойти на более безопасные и отдаленные позиции. Наконец мы дошли до края возвышенности. Она резко опускалась к плоской впадине, посередине которой торчал высокий странного вида холм. За ним, невидимый отсюда, лежал Девецдорп. Вокруг холма стояли буры, кто верхом, кто пеший — всего около 200 человек.
Наше быстрое продвижение прямо в сердце их позиций обеспокоило и встревожило их. Они не могли понять, что это — разведка или настоящая атака. Они решили выяснить это наверняка, обойдя заходящую с фланга кавалерию; и как только наш ружейный огонь с дальней дистанции заставил их укрыться за холмом, еще один отряд, численностью, кажется, тоже не менее двухсот человек, выехал на открытое место, пронесся мимо нашего фронта на расстоянии около 2000 ярдов и направился к белому каменистому холму справа от нас.
Ангус Макнейл подбежал к генералу: «Сэр, можно, мы отрежем их? Я думаю, нам удастся это сделать». Разведчики навострили уши. Генерал подумал и ответил: «Хорошо, можете попытаться». «По коням, по коням, разведчики!» — закричал нетерпеливый офицер, вскакивая в седло. Затем ко мне: «Поехали с нами, зрелище будет — первый класс».
Несколькими днями раньше, в злополучный миг, я обещал в течение одного дня попробовать, каково служить разведчиком. Я посмотрел на буров — они были ближе нас к белому каменистому холму, но, с другой стороны, им придется еще лезть на холм, да и кони у них похуже, чем у нас. Это можно было сделать, и если это удастся — я вспомнил о деле при Эктон Хомс — как дорого им придется заплатить за это на открытой равнине. Я вскочил на коня, и мы понеслись — сорок или пятьдесят разведчиков, Макнейл и я — так быстро, как только могли, пришпоривая коней. [472]
С самого начала это были гонки, и обе стороны понимали это. Когда мы сошлись, я увидел пятерых передних буров, сидевших на лучших, чем у их товарищей, лошадях, которые опередили других в отчаянной попытке захватить выгодную позицию. Я сказал: «У нас ничего не выйдет», но никто не хотел признавать поражения или оставлять дело нерешенным.
Мы доскакали до проволочной изгороди в 100 ярдах, а если точнее — в 120 ярдах от гребня холма, спешились, чтобы перерезать проволоку, и уже были готовы захватить драгоценную скалу, когда там появились — я уже видел такое на железнодорожной насыпи во Фрире — головы и плечи дюжины буров, суровых, волосатых и страшных, и сколько их там было еще позади, никто не знает.
Наступила странная, почти неожиданная пауза, или мне это только показалось, но пауза, кажется, была, и я хорошо запомнил эту сцену. Буры, один — с длинной окладистой черной бородой, в куртке шоколадного цвета, другой — с красным шарфом на шее. Два разведчика, режущие проволоку с глупым выражением на лице. Один из наших, целящийся через лошадь, и голос Макнейла, очень спокойный: «Слишком поздно, назад, к другому холму. В галоп!» Затем раздались выстрелы, свист и жужжание пуль наполнили воздух. Я вставил ногу в стремя. Испуганный выстрелами конь дико рванулся. Я попытался вскочить в седло. Оно перевернулось и сползло коню на живот. Конь вырвался и ускакал. Большинство разведчиков уже отъехали ярдов на 200. Я был один, без коня, под огнем противника и в миле от ближайшего укрытия. Оставалось одно утешение — мой пистолет. Им уже не загнать меня, безоружного, как прежде. Однако лучшее, что меня ждало в такой ситуации, — это тяжелая рана. Я повернулся и, второй раз за эту войну, побежал, спасая свою жизнь, от бурских стрелков. Про себя я думал: «Ну вот, сейчас получу пулю». Тут я увидел разведчика. Он подскакал слева, наперерез мне; высокий человек со значком в виде черепа и костей, на бледном коне. Смерть из «Откровения», но для меня — жизнь. Я крикнул ему на бегу:
