Он отскочил в сторону и побледнел. Лицо его приняло белизну снега.
Я незаметно для самого себя, засунул в карман руку и нервно схватился за револьвер, думая: Убить эту собаку здесь же, или воздержаться?
Разум взял перевес над чувствами негодования и мести. Я, уставший от волнений, подошел к мучной лавке и сел на стоявший у дверей стул.
Ко мне подошел хозяин лавки, поздоровался и пытался кое-что спросить меня, но я его не понимал. Я извинился, что занял стул и просил его оставить меня в покое, а через минут десять, я попросил проходившего крестьянина помочь мне дойти до Комитета Крестьянского Союза.
Об этой встрече моей с Назаром Онищенко узнали члены группы и Комитет Крестьянского Союза. Все они настаивали на том, чтобы объявить имеющийся о нем документ. Что он, помимо того, что был стражником (об этом все крестьяне и рабочие знали: он многих арестовывал и избивал) — служил еще в сыскной полиции.
Все товарищи настаивали на этом объявлении документа, потому что хотели после убить его.
Я противился, прося товарищей согласиться со мной и оставить его пока в покое. Я исходил из того, что были поважнее сыщики, Сопляк, например, по имеющимся документам, был специалистом сыщиком. Он работал долгое время в Гуляй-Поле, в Пологах среди рабочих из депо и в поисках тов. Семенюты.
Бугаев был тоже утонченный сыщик, часто и умело маскировался. Набирал на деревянный поднос баранок, зельтерской воды и продавал среди собравшихся крестьян и рабочих, в особенности, в период, когда царское правительство ассигновало 2000 руб. награды тому, кто укажет Александра Семенюту. Неоднократно, этот Бугаев переодевался, вместе с приставом Караченцем и Назаром Онищенко, и на целые недели они исчезали со своих официальных постов, шатаясь по окраине Гуляй-Поля, или же в Александровске и Екатеринославе по рабочим кварталам. Пристава Караченца тов. А. Семенюта убил в Гуляй-Польском театре. Бугаев, Сопляк и Шаровский живы и где-то недалеко скрываются.
Вот поэтому то нельзя было Назара Онищенко трогать. Нужно было вооружиться терпением и стараться поймать остальных, по указаниям крестьян, нередко появлявшихся в Гуляй-Поле. Я тогда же, прося товарищей оставить Назара Онищенко в покое, говорил им, что важно схватить этих негодяев всех и затем убить, потому что такие люди вредны для всякого человеческого общества. Они неисправимы в самом из худших преступлений — продаваться за деньги самим и предавать других. Подлинная революция должна их уничтожить. Свободное равенственное в жизни и правах общество в предателях не нуждается. Они все должны умереть или от своих рук или быть убиты авангардом революции.
Все мои друзья и товарищи после этого больше не настаивали на том, чтобы Назар Онищенко был сейчас разоблачен в этом худшем из преступлений.
Глава V
Перевыборы общественного комитета.
Идея контроля над ним
За время, в течение которого, группа вводила в своей семье некоторые формальности, распределяла свои многочисленные, но слабые духовно силы (теперь нас было более 80 человек) и намечала, кому из членов заняться специальным выписыванием всех анархических газет, появлявшихся в свет в России и на Украине. Начались перевыборы Гуляй-Польского Общественного Комитета.
В ряду других товарищей из нашей группы, моя кандидатура опять была выдвинута в члены «Общественного Комитета», и я был избран.
Картина. Одни крестьяне совсем воздержались от выборов своих представителей. Другие выбирают, но в большинстве случаев, или наших членов, или сочувствующих нам. Как ни просили мои избиратели меня идти от их имени в «Общественный Комитет», но я должен был от этого отказаться. Не из-за принципа, а потому, что с одной стороны, не знал позиции анархистов по городам: идут ли они в эти учреждения, если их избирают, или отказываются. Об этом я запросил через секретаря Федерации Московских Анархистов, но ответа в то время еще не было. И с другой, более важной стороны, — это потому, что вхождение мое в «Общественный Комитет» по обыкновенным формальным выборам, нарушало мои планы, направляющие всю работу группы и крестьян к тому, чтобы обезличить эти Комитеты в их правительственной форме и функциях.
Эти планы были приняты нашей группой и из-за них я принял председательствование в Комитете Крестьянского Союза.
Они, эти планы мои, заключались в том, чтобы сроднить как можно основательнее — на практическом основании дела Революции — все трудовое крестьянство с нашей группой. Во-вторых — не допустить политических партий в ряды крестьянства. Убедить крестьянство, что политические партии, какие они не есть в данный момент революционные, но, если они восторжествуют над его волей, они убьют в нем творческую инициативу к революционной самодеятельности, В третьих — убедить трудовое крестьянство, что нельзя терять ни одного дня, необходимо взять «Общественный Комитет», как единицу не революционную и действующую под руководством правительства, под особый свой контроль, чтобы всегда и во время быть осведомленными о мероприятиях Временного Правительства и в нужный момент не очутиться в заколдованном политическом круговороте, без точных и определенных сведений о развитии революционных событий по городам. И, наконец, в четвертых, — это уяснить трудовому крестьянству, чтобы оно в своем прямом и неотложном деле — завоевании земли и права на свободу самоуправления непосредственно у себя на местах и без чьей бы то ни было опеки, ни на кого не надеялось, кроме самого себя, и чтобы стремилось использовать момент Революции, замешательства нового правительства и борьбу из-за власти политических партий между собой, теперь же и по возможности полностью для своих революционно-анархических целей.
Вот те положения моих планов для работы той группы товарищей, с которой я в первый день моего приезда из Москвы в Гуляй-Поле встретился. С ними я носился, прося и умоляя товарищей принять их за основу будущей нашей программы действия среди трудового крестьянства. Из-за этих положений я и решил попрощаться со многими тактическими положениями анархических групп периода 1906-7 годов, когда принципы организованности подменялись принципами замкнутости в своих кружках и группах, которые, будучи обособлены от масс, развивались ненормально, тупели без простора практической мысли и этим самым отдаляли от себя практические пути своей будущей плодотворной деятельности в моменты народных восстаний и Революции.
Мои планы были полностью приняты нашей группой анархистов-коммунистов, которая, действуя организовано, возвысила их и привила, если не всем крестьянам Гуляй-Поля, то абсолютно подавляющему большинству их. Правда, для этого понадобилось несколько месяцев. К этому мы подойдем, освещая последовательно наше активное полное участие во всех изгибах Революции.
