Однажды вечером, когда они бродят по Галерее Уффици, он внезапно задает молодому человеку вопрос, считает ли тот себя способным создать балет. Поначалу Мясин отвечает отрицательно. Но чуть позже, когда они оказываются перед «Благовещением» Симоне Мартини, на Мясина нисходит откровение. «Все, что я видел до того во Флоренции, словно достигло высшей точки в этой картине. Казалось, мне предлагают ключ в незнакомый мир, приглашают пройти по дороге, по которой я буду идти до конца. «Да, – обратился я к Дягилеву, – я думаю, что смогу создать балет. И не один, а сотню, я обещаю вам»»[25]. А пока он рисует и пишет маслом, почти по два часа в день[26].
Этим балетом станет «Литургия». Дягилев видит его как «экстатическую обедню, 6–7 коротких картин. Эпоха по жанру около Византии; конечно, у Мештровича [сербского художника] выйдет по-своему. Музыка – ряд хоров a capella – чисто религиозных, может быть, вдохновленных григорианскими темами»[27]. Однако эти хоры звучат лишь при закрытом занавесе, а танец исполняется в тишине[28].
Дягилев мечтает, чтобы балет написал Стравинский. Ему непременно нужно с ним все подробно обговорить. Поэтому он снова приглашает композитора приехать, на сей раз в Рим. Денег у Стравинского по-прежнему нет, доходы из России поступают теперь самые скудные.
Быть может, решением проблемы стала бы организация концерта в Риме? Среди прочих преимуществ это позволило бы окупить расходы на поездку. Дягилев обращается к президенту Академии Санта-Чечилия графу Энрике Сан-Мартино ди Вальперга, который поначалу «подскочил на диване от восторга и закричал: «Да я его возьму открытыми руками!»[29], но впоследствии передумал, сославшись на стесненность в средствах.
Концерт, назначенный на 3 января, отменен. В конечном счете Стравинский будет гостить у Дягилева в Риме за его счет с 7 по 18 февраля. Домочадцев он временно оставляет в отеле «Виктория», в Шато-д’Оэкс, в предгорье водуазских Альп. Композитор покидает их не без тревоги: 13 января в Абруццо случилось сильнейшее землетрясение, говорили о тысячах жертв! И в Италии все ожидают новых подземных толчков.
Вацлав Нижинский. Балет «Жизель»
Тем не менее Стравинский без помех добирается до Рима. И с удовлетворением убеждается, что Дягилев умеет делать дело. В «Гранд-Отеле», неподалеку от музея «Терм», организован вечер, на котором Стравинский и итальянский композитор Альфредо Казелла играют «Весну священную» в переложении для фортепьяно в четыре руки. Кроме того, Стравинский исполняет несколько страниц партитуры «Жар-птицы» и аккомпанирует польской певице Марии Френд, спевшей несколько арий[30]. В зале присутствует весьма почетный слушатель – Огюст Роден, который тремя годами ранее, когда разразился скандал вокруг эротики в «Послеполуденном отдыхе фавна», выступал в поддержку Нижинского.
На следующий день в рамках большого концерта, которым дирижирует Казелла, состоится итальянская премьера «Петрушки». Футурист Маринетти в восторге восклицает: «Долой Вагнера! Да здравствует Стравинский!» (Abasso Wagner! Viva Strawinsky!)
Стравинский приезжает в Рим не с пустыми руками. Он привозит «Три маленькие пьесы для рояля в четыре руки», «Марш», посвященный Казелле, «Вальс», посвященный Сати, и «Польку» специально для Дягилева. К тому же он просит последнего сыграть партию secondo в «Трех маленьких пьесах». «Дойдя до «Польки», [я] сказал ему, что, сочиняя ее, я думал о нем, представляя его себе в роли директора цирка – во фраке, с цилиндром на голове, хлопающего бичом, заставляющего наездницу гарцевать на лошади»[31]. Дягилев опешил, но в конце концов от души расхохотался!
В Риме Стравинский знакомится с Джеральдом Тирритом, будущим лордом Бернерсом, которому «Русский балет» будет обязан музыкой к «Триумфу Нептуна» (1926). Кроме того, он навещает Сергея Прокофьева, с которым несколько раз встречался в России.
«Второй концерт для фортепиано с оркестром» Прокофьева встречает очень теплый прием в концертном зале «Аугустео». Двадцатичетырехлетний молодой человек уже выступает в роли лидера авангардной музыки. Он также принимает приглашение Дягилева. Проект реализуется в Лондоне; в нем участвует также поэт-символист Городецкий, который, по-видимому, черпал вдохновение в старинных русских легендах. Прокофьев играет наброски «Алы и Лоллия».
Но ни музыка, ни содержание не имеют успеха у Дягилева: «Сюжет петербургского изготовления, годный для постановки в Мариинском театре il y a dix ans [десять лет назад]. Музыка, – говорит Дягилев, – «без исканий «русскости» – просто музыка. Это именно просто музыка. Очень жалко, и надо все начинать сызнова»[32]. Отложив на время будущую «Скифскую сюиту», Прокофьев будет работать над сказкой из сборника Афанасьева «Сказка о шуте, семерых шутов перешутившем». Постановку балета – который, однако, увидит свет лишь спустя шесть лет, под названием «Шут» (хореография Тадеуша Славинского) – Дягилев намерен поручить Мясину.
Кроме того, Дягилеву хочется сдвинуть с мертвой точки «Литургию». По его словам, Мештрович, которому поручены декорации, чересчур себялюбив и никому не доверяет. Его воображение никогда не попадает в ловушку, но требует определенного обрамления. Дягилев очень рассчитывает на встречу Мештровича и Стравинского.
Судя по всему, замысел балета уточняется. В письме от 8 марта 1915 г., адресованном Стравинскому, который к тому времени вернулся в Шато-д’Окс, Дягилев упоминает тридцать две репетиции «Литургии».[33] Если быть точным, речь, по-видимому, идет о рабочих встречах с Мясиным и Мештровичем, потому что труппы у него нет.
Футуристический балет
«Манифест футуристического синтетического театра», выпущенный Маринетти в том же году, когда Дягилев находится в Риме, не мог пройти мимо импресарио. Тот чутко следит за любыми проявлениями модернизма. Ничто новое никогда не оставляло его равнодушным – от лучизма Ларионова до конструктивизма Габо и Певзнера, включая кубизм Пикассо и сюрреализм Миро и Эрнста.
Футуристическую музыку Дягилев открывает для себя скорее всего в Лондоне, весной 1914 года. В самый разгар сезона «Русского балета» в театре «Колизей» состоялся «Концерт звуков большого города»[34]. В Италии Дягилев, естественно, вхож в авангардистские круги. В начале апреля 1915 года в Милане, в знаменитом «Каза росса» Маринетти, даже состоялись три вечера в честь него и Стравинского.
