«Письма», т. I, стр. 75.
Н. В. ГОГОЛЬ — П. П. КОСЯРОВСКОМУ
[Петр Петр. Косяровский, двоюродный дядя Гоголя с материнской стороны. ]
3 окт. 1827 г.
…Да, может быть, мне целый век достанется отжить в Петербурге, по крайней мере, такую цель начертал я уже издавна. Еще с самых времен прошлых, с самых лет почти непонимания, я пламенел неугасимою ревностью сделать жизнь свою нужною для блага государства, я кипел принести хотя малейшую пользу. Тревожные мысли, что я не буду мочь, что мне преградят дорогу, что не дадут возможности принесть ему малейшую пользу, бросали меня в глубокое уныние. Холодный пот проскакивал на лице моем при мысли, что, может быть, мне доведется погибнуть в пыли, не означив своего имени ни одним прекрасным делом — быть в мире и не означить своего существования — это было для меня ужасно. Я перебирал в уме все состояния, все должности в государстве и остановился на одном — на юстиции. Я видел, что здесь работы будет более всего, что здесь только я могу быть благодеянием, здесь только буду истинно полезен для человечества. Неправосудие, величайшее в свете несчастие, более всего разрывало мое сердце. Я поклялся ни одной минуты короткой жизни своей не утерять, не сделав блага. Два года занимался я постоянно изучением прав других народов и естественных, как основных для всех законов; теперь занимаюсь отечественными. Исполнятся ли высокие мои начертания? или неизвестность зароет их в мрачной туче своей? В эти годы эти долговременные думы свои я затаил в себе. Недоверчивый ни к кому, скрытный, я никому не поверял своих тайных помышлений, не делал ничего, что бы могло выявить глубь души моей. Да и кому бы я поверил и для чего бы высказал себя? не для того ли, чтобы смеялись над моим сумасбродством, чтобы считали пылким мечтателем, пустым человеком. Никому, и даже из своих товарищей, я не открывался, хотя между ними было много истинно достойных.
«Письма», т. I, стр. 89.
ИЗ АРХИВА ГИМНАЗИИ ВЫСШИХ НАУК В НЕЖИНЕ
С начала августа 1827 года — что пройдено из учебных предметов российской словесности.
В 9-м классе.
За август месяц. Из правил высшей словесности общее обозрение изящной словесности: чтó разумеется под именем оной вообще и частно? Чем различается она от высших собственно называемых знаний и какую связь имеет с ними?
За сентябрь месяц. О том, что знания усовершенствывают словесность, а словесность с своей стороны усовершенствывает знания — примеры в древней Греции, в Риме, в Африке и Европе.
За октябрь месяц. Читана по учебной книге Греча [Ник. Ив. Греч (1787–1867) — филолог, журналист (издатель «Сына Отечества» с 1829 г.) и беллетрист. В 1822 г. издал «Опыт краткой истории русской литературы».] История российской словесности от начала ее до царствования императора Петра Великого.
Примечание: Сего октября 31 дня на пополуденной лекции в 4-м классе взята мною от пансионера Шимкова принесенная им в класс книжка сочинения Эккартсгаузена, [Эккартсгаузен (1752–1803) — немецкий писатель-мистик. ] содержащая третью и четвертую часть под заглавием «Терпимость и человеколюбие», представленные в виде трогательных повестей — в третьей части — Коллос, происшествие, взятое из времен гонения на веру, а в четвертой Карл Беттенгейм или пример благодарности, какая ныне не в обыкновении — книжка сия больше ко вреду, нежели к пользе ученику послужить может; то при сем и представляется.
За ноябрь месяц. Из высшей словесности о происхождении изящных искусств и словесности и о общем их начале — о подражании природе: продолжали чтение Истории российской словесности от времен Петра Великого до царствования Екатерины вторыя: сочинений однако не подавали по небрежению их.
За декабрь месяц. Об основных правилах высшей словесности, пользе и о унижении добродетели, о уме, гении и вкусе, о ораторской речи, о трех ее действиях научать, нравиться и трогать, о избирании материи, о вникании в оную, о нахождении в ней главных частей для исследования, о изобретении доказательств, о методе связывать их и переходить из одних в другие с правилом Цицерона: ut augeatur et crescat semper oratio [«Чтобы речь все время увеличивалась и росла».] и краткий пример из речи того же Цицерона за Милона.
За генварь месяц 1828-го года. Продолжение основных правил высшей словесности — именно: располагать доказательства по возрастающей силе их; избегать двух главных недостатков — не настаивать на то, что ясно, и не оставлять без удовлетворительного изъяснения и утверждения, что без того темно; уметь хорошо располагать доказательства значит дать хороший план сочинению и о совершенствах хорошего плана — о точности, ясности, простоте, богатообильности или плодовитости, о единстве и соразмерности.
За февраль месяц. После основных правил высшей словесности читаны и изъяснены были четыре плана четырех похвальных слов из Бурдалу и Массильона [Бурдалу (1632–1704) и Массильон (1663–1742) — французские проповедники. ] и прочитана с замечанием также плана речь Цицерона за Архия стихотворца.
За март месяц. О слоге вообще, о слоге простом или естественном — и о слоге среднем или умеренном и цветном, о принадлежностях и отличиях их, — занимались сочинениями больших речей.
За апрель месяц. О слоге высоком с изъяснением, что называется вообще высоким и с разделением его на высокое понятий, на высокое изображений и на высокое чувствований.
Старший Профессор Парфений Никольской.
«Гоголевский сборник», 1902 г., стр. 374–376.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А. П. СТОРОЖЕНКО
[Алексей Петр. Стороженко (1805–1874) — украинский беллетрист (писал и по-русски). «Воспоминание» его приблизительно датируется 1827 годом (упоминание о персидской войне и определение возраста Гоголя — «лет 18-ти»). В том же «Воспоминании» Стороженко передает эпизод, как Гоголь своими рассказами сначала вывел из себя, а потом очаровал украинскую крестьянку. ]
…Для ночлега мне отвели комнату в доме, а Гоголь, приехавший днем прежде, расположился во флигеле. На другой день, часу в восьмом, отец мой приказал запрягать лошадей. Я пошел во флигель, чтоб попрощаться с Гоголем, но мне сказали, что он в саду. Я скоро его нашел: он сидел на дерновой скамье и, как мне издалека показалось, что-то рисовал, по временам подымая голову кверху, и так был углублен в свое занятие, что не заметил моего приближения.
— Здравствуйте! — сказал я, ударив его по плечу. — Что вы делаете?
— Здравствуйте, — с замешательством произнес Гоголь, поспешно спрятав карандаш и бумагу в карман. — Я… писал.
