Было упомянуто, как выросли цены за последние шесть лет: на мясо — на 19 процентов, на муку — 4 процента, на одежные ткани — 8 процентов, на дрова — 16 процентов сверх прежней стоимости. Подчеркивалось, что капитул монастыря малочислен и поэтому вынужден прибегать к платным услугам посторонних лиц при заболеваниях братьев и прочих нуждах. Указывалось, что Служба Спасения душ связана с тяготами и риском — лишь за последнее время двое молодых августинцев заразились от тифозных больных, которых исповедовали и соборовали. Заразились и умерли.
Подчеркивалось, наконец, что монастырь приносит практическую пользу, ибо попечение о науке во всех ее направлениях всегда рассматривалось общиной как первейшая задача. На членов капитула возложена обязанность заполнять непременно вакансии профессоров философии и математики в одном из брюннских институтов, и сверх того еще два его члена преподают: один — немецкий и французский языки в Брюннской реальной школе, а другой — немецкую литературу в Краковском университете. Они, по общему признанию, заслуживают в этом деле похвалы.
«…Учитывая все вышеизложенное, конвент [8] надеется воззвать К мягкосердечию и состраданию высоких властей, ибо ни одному монастырю не доставались такие тяготы… Конвент не может тем не менее не признать при этом, сколь горько вступать на путь прошения о милостыне».
И поначалу Мендель действовал как смиренный монах и дисциплинированный подданный, приверженец либеральной партии, опоры правительства. Спустя месяц по получении запроса он прислал официальную бумагу, где говорилось, что монастырь святого Томаша, принадлежащий отшельническому ордену святого Августина, обладает движимостью на сумму в 516 701 флорин и недвижимостью — на 260 810 флоринов.
На эту бумагу последовало предписание ежегодно выплачивать из доходов монастыря 7336 флоринов в Религиозный фонд.
Аналогичные предписания получили все монастыри и, получив, поначалу платить отказались. А «дисциплинированный подданный» Мендель поначалу решил платить.
Однако тотчас к нему пришло письмо от его друга, прелата Антона Хаубера — настоятеля монастыря премонстрантов в Нейрише — с настоятельным советом не подчиняться.
И когда по этому поводу собрался монастырский капитул, братья-августинцы также оказались очень взволнованы происшедшим, ибо столь большой налог мог ударить по каждому, причем тем ощутимее, чем ниже было его положение. Налог мог привести к снижению «компетенций», а «компетенции» — ежегодное денежное содержание — у разных братьев были разными: аббату в то время причиталось пять тысяч флоринов в год, приору — полторы тысячи, капеллану монастырской церкви — тысячу двести, прочие братья получали по семьсот или по шестьсот — снова в зависимости от сана.
«Dura lex, sed lex!» — «Суров закон, но он закон!» — так, видимо, ответствовал прелат и вызвал этим всеобщее возбуждение, и братья-отшельники напомнили аббату о клятве, собственноручно им написанной и собственноустно им произнесенной при избрании на пост:
«Я, Грегориус Мендель, отшельнической орденской братией Старобрюннского монастыря святого Томаша вновь избранный аббат, клянусь перед Господом и его святыми и перед достопочтенной Конгрегацией брюннской соблюдать нерушимую верность, подчинение и послушание Святой Римской Церкви и нашему повелителю и господину папе Пию IX и его преемникам в сане.
И засим клянусь:
…во-вторых: что я не допущу потери добра уважаемой самостоятельной орденской общины…»
Кто напомнил об этом прелату Менделю?… Наверно, патер Ансельм Рамбоусек, старый его друг, вместе с которым тридцать один год назад они в один день приняли постриг.
Что ответил Мендель?… Наверное, он процитировал пункт клятвы дальше: «И засим клянусь:…во-вторых: что я не допущу потери добра уважаемой самостоятельной орденской общины без разрешения выше меня стоящих».
И быть может, спросил:
— А рейхсрат и император?
— Не для общины римской церкви!
— Но в конституции сказано: «Каждая законно признанная церковь или религиозная община распоряжается и управляет своими учреждениями и фондами, однако, как и любое другое общество, подчиняется общегосударственному закону»!…
— Именно «как и любое другое»!… Ненужный труд воспроизводить все споры.
В роду у Менделей существовало правило не отступаться от принятых решений и данных клятв.
Аббат Мендель, вступая на пост, дал клятву не допускать потери монастырского добра. О ней напомнили.
Монахи-правоведы, которые были знатоками не только церковного, но и цивильного права, указали на некое расхождение между законом о налоге и конституцией: церковь приравнена ко всем другим обществам и потому не может быть связана особыми обязательствами, ибо фонд был некогда основан как добровольный. Если правительство хочет взимать деньги в этот фонд, пусть взимает со всех. Тогда можно подчиниться.
Эта мысль утвердилась в прелатской голове и — уж навеки.
И он первым среди всех аббатов Моравии демонстративно отказался от уплаты налога, послав, впрочем, столь же демонстративно чек на две тысячи флоринов в качестве добровольного пожертвования в фонд на нужды бедствующих церквей.
Письмо с отказом и чек канцелярия штатгальтера аббату возвратила, пояснив Менделю, что с утвержденными императором законами не спорят. А Мендель снова написал, что закон, противоречащий конституции, силы не имеет.
Тогда власти принялись его усовещать. Ему объясняли. Ему приказывали. Ему грозили письменно и устно принудительными мерами. Ультраклерикалы из консервативной партии злорадствовали. Коллеги по немецкой либеральной партии были обескуражены: Мендель, которому прочилось в ландтаге — а быть может, и в рейхсрате — место «второго прелата Гельферсторфера», выступил против закона, проведенного их партией!… Либералы не хотели терять «прогрессивного аббата». В нужный час доктор Иозеф Ауспитц, моравский партийный лидер и редактор газеты «Tagesbote aus Mahren und Schlesien» — «Ежедневный моравско-силезский курьер», связался с более важным лидером моравских либералов — с имперским министром торговли Хлумецким. Министр отложил неотложные политические дела, прикатил из Вены в Брюнн и добился того, чтобы ландтаг назначил Менделя вице-директором Земельного ипотечного банка.
Мендель увидел в этом знак доверия либеральной партии, которое было оказано ему, несмотря на разногласия. Хлумецкий же и Ауспитц считали, что на важном для партии посту находится человек, который, несмотря на разногласия, будет проводить нужную либералам линию. Кроме того, почетный общественный пост — он считался именно таким — приносил Менделю две тысячи флоринов в год, и лидеры либералов считали эти две тысячи некоей компенсацией за убытки, которые, быть может, причинил лично прелату вызвавший его протесты закон. А кроме того, директором банка был брюннский бургомистр, либерал фон Отт, глава городской адвокатской корпорации. Два лидера рассчитывали, что меж банковскими делами директор сумеет убедить вице-директора в законности закона, с которым вице-директор воюет.
