Ягоды или Ежова, революционный суд, не колеблясь, вынес им заслуженный приговор. Такие элементы, как и Хрущев, Микоян, Берия и их аппаратчики скрывали Сталину правду. Так или иначе они надували, обманывали Сталина. Он не доверял им, поэтому прямо в глаза говорил им: «… После меня вы продадите Советский Союз». Это подтверждал сам Хрущев. И произошло именно так, как предвидел Сталин. При его жизни о единстве говорили и эти враги, но после его смерти они стали поощрять раскол. Этот процесс непрерывно нарастал. Bо время неоднократных поездок, которые я совершал в Советский Союз после 1953 года с целью консультироваться о вопросах нашего политического и экономического положения или о какой-либо проблеме международной политики, выдвигаемой советскими, которые якобы спрашивали и наше мнение, я все лучше и лучше подмечал обострение противоречий среди членов Президиума Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза.
Несколько месяцев спустя после смерти Сталина, в июне 1953 года, я съездил в Москву во главе Партийно-правительственной делегации, чтобы запросить кредит экономического и военного характера.
Это было время, когда казалось, что Маленков был главным руководителем. Он был Председателем Совета Министров Советского Союза. Хрущев, хотя с марта 1953 года и фигурировал первым в списке секретарей Центрального Комитета партии, по-видимому, еще полностью не прибрал власть к своим рукам, еще не подготовил путча.
Как правило, свои запросы мы излагали сначала письменно, так что члены Президиума Центрального Комитета партии и Советского правительства заблаговременно были знакомы с ними; более того, как выяснилось впоследствии, они уже решили, что будут давать и чего нет. Они приняли нас в Кремле. Когда мы вошли в зал, советские руководители встали, и мы пожали друг другу руку. Обменялись приветствиями.
Я знал всех еще со времени Сталина. Маленков был тот же — полный, с желтоватым лицом безбородого. С ним я познакомился за несколько лет до этого в Москве во время встреч со Сталиным, и он произвел на меня хорошее впечатление. Он обожал Сталина и, по всей видимости, Сталин тоже ценил его. На XIX съезде он выступил с докладом от имени Центрального Комитета партии. Он относился к числу сравнительно молодых, пришедших к руководству кадров; впоследствии был ликвидирован замаскированным ревизионистом Хрущевым и компанией. Но теперь он сидел на главном месте, так как занимая пост председателя Совета Министров СССР. Рядом с ним сидел Берия со сверкавшими за очками глазами и с постоянно движущимися руками. Возле Берия сидел Молотов — спокойный, симпатичный, один из самых серьезных и самых уважаемых, на наш взгляд, так как он был старым большевиком, большевиком времен Ленина и близким соратником Сталина. Таким мы считали Молотова и после смерти Сталина.
По соседству с Молотовым сидел Микоян со смуглым и нахмуренным лицом. Этот купец держал в руке полукрасный-полусиний толстый карандаш (который можно было видеть во всех канцеляриях в Советском Союзе) и занимался «подсчетами». Теперь он уже был облечен более широкими компетенциями. 6 марта, в день распределения постов, было решено объединить в одно министерство Министерство внешней торговли и Министерство внутренней торговли, а портфель министра-купца захватил армянин.
У края стола, в конце, словно растерявшись, сидел белоголовый бородач с расплывчатыми синими глазами, маршал Булганин.
— Мы вас слушаем! — степенно сказал Маленков. Это было отнюдь не товарищеское начало. У новых советских руководителей потом вошло в привычку так начинать переговоры, и, безо всякого сомнения, такое поведение должно было напомнить о великодержавной гордости. — «Ну, выкладывай, мы тебя послушаем, а потом скажем наше окончательное мнением
Я хорошо не знал русского языка, не мог говорить по-русски, но понимать-то понимал. Беседа проходила через переводчика.
Я начал говорить о заботивших нас проблемах, особенно о военных и хозяйственных вопросах. Сначала я сделал вступление о занимавшем нас внутреннем и внешнем положении страны. Мне обязательно надо было обосновать наши нужды и запросы как в экономической, так и в военной области. Их помощь нашей армии мы высоко ценили также публично, хотя она всегда была недостаточной, незначительной, минимальной. Заодно с обоснованием наших скромных запросов я остановился также на отношениях нашей страны с югославскими, греческими и итальянскими соседями. Со всех сторон враги развертывали против нашей страны усиленную диверсионную, шпионскую и саботажническую деятельность — с моря, воздуха и суши. Мы находились в постоянных схватках с бандами диверсантов, так что нам необходима была помощь военными материалами.
Я старался быть возможно более точным и конкретным в изложении своих соображений, не распространяться, и уже говорил не более двадцати минут, как змеиноглазый Берия сказал Маленкову, сидевшему как мумия и слушавшему меня:
— Не сказать ли ему то, что надо, и закончить это дело?
Маленков, не отрывая глаз от меня (конечно, ему надо было сохранять авторитет перед своими заместителями!), ответил Берия:
— Подожди!
Мне стало очень тяжело, во мне все кипело, но я сохранил хладнокровие и, чтобы дать им понять, что я слышал и понял, что они сказали, сократил свое изложение и сказал Маленкову:
— У меня все.
— Правильно — сказал Маленков и передал слово Микояну.
Довольный тем, что я закончил свое изложение, Берия сунул руки в карманы и стал изучать меня, желая угадать, какое впечатление произвели на меня их ответы. Я, конечно, остался недоволен тем, что они решили дать нам в ответ на наши весьма скромные запросы. Я снова взял слово и сказал, что они слишком урезали наши запросы. И тут же заговорил Микоян, который «разъяснил» нам, что Советский Союз и сам беден, что он недавно вышел из войны, что ему приходится помогать и другим и т. п.
— Составляя данные запросы, — ответил я Микояну, — мы всегда учитывали и только что изложенные вами соображения, причем делали мы расчеты очень сжато, свидетельство тому — работающие у нас ваши специалисты.
— Наши специалисты не знают, какими возможностями располагает Советский Союз. Это знаем мы, и мы высказали вам свое мнение, говорили вам о наших возможностях, — сказал Микоян.
Молотов сидел с опущенной головой. Он сказал что-то об отношениях Албании с соседями, но ни разу не поднял глаза. Маленков и Берия были двумя «петухами курятника», а Микоян, холодный и язвительный, говорил вроде меньше, зато изрыгал одну лишь хулу и отраву. По тому, как они говорили, как прерывали друг друга, как напыживались, давая «советы», можно было заметить признаки расхождений между ними.
