«Многоуважаемый Захар Тимофеевич!
Пишет вам эти самые строчки Анна Борщева, которую вы дуже хорошо знаете, потому что она известная вам дура, сама над собой сгалилась, а вы в этом деле тоже ей подсобили дуже, а потом кинули, как самую что ни на есть вредную. Краще было бы шашкой зарезать, чем так зроблять. Колысь я бы знала, что у вас такое колючее сердце или его нема зовсим, то не зробила бы так. Не подумайте чего такого, что я хочу знова, мне не дуже треба, а пишу вам, як фронтовому казаку, который бьет наших врагов, а ще як первому в колгоспе бригадиру. Зараз у нас краще вас бригадиров нет, и вас с Филиппом Шаповаленко и Мишку Сидоренкова часто вспоминают на собрании… Посылаю вам в подарок перчатки, я их сама связала и плакала, як дура, и не то щоб по вас, а над своей несщасной жизней. А перчатки послала потому, что фронтовикам все посылают. Я зараз бригадиром у той самой бригаде, где вы командовали. Працуемо не то щоб як с вами, но получается — знамя красное не упускаем. Ждем от вас письмеца и кланяемся усей бригадой. Пропишите, як на войне, мы дуже интересуемся.
А за те слова, что сказала на прощанье, вышло нечайно, вы уж меня извините, я тогда была дуже расстроенная.
Анна Борщева».
Захар смял в кулаке письмо и, опустив голову, крепко стиснул зубы. Когда в избу вошел Павлюк, Захар неподвижно сидел, повернувшись лицом к окошку.
Над дымящимся овсяным полем висело солнце, падали косые полосы грибного дождя.
«Может, у нас теперь тоже дождь идет…» И вспомнилось Захару, как однажды бежала с поля его бригада под проливным дождем. Девчата, шлепая друг друга ладонями по мокрым, прилипшим к телу кофтенкам, неслись по станице наперегонки. Анютка бежала немного впереди Захара, быстро семеня сильными, забрызганными грязью ногами. Поворачивая голову, она улыбалась Захару сверкающими в черных ресницах глазами…
Павлюк сел на диван, сладко зевнул, сказал:
— Дождь идет… Говорят, к нам новый командир приезжает…
Торба молча встал и подошел к столу.
— По званию — полковник, лейтенант Гордиенков рассказывал. Очень, говорит, свойский командир. Пятнадцать лет служит в армии.
Захар молча снял автомат, положил на диван. Сел за стол, вынул из кармана сложенную вдвое ученическую тетрадь, вырвал один листок и, нацелившись карандашом, призадумался.
— Письмо собрался писать? Жене или матке? — спросил Павлюк.
— Иди ты, милый, знаешь, куда? — огрызнулся Торба. — Ты мне не мешай, а то прогоню!..
«Дорогая Анна Митриевна, — писал Захар Торба, — получил я ваше письмецо, которое вы так хитро положили в перчатки, и поимел таку думку, що взять нужно самый огромадный дрючок, а сучья не обрубать, и бить меня так, щоб люди дивились. Был я вроде шелудивого бычка, который всю жизнь не может слинять, а все ходит с клочьями шерсти. Один раз слинял, когда служил в Красной Армии. А як приехал до дому, снова трошки оброс. Зараз я, Анюта, слинял так чисто, як тот жеребенок по весне. Был я как кривое полено, которое не уложишь ни в один рядок, а вот на войне выпрямляюсь. И стыдно мне, что учинил я вам такое лиходейство. Зараз прочитал я ваше письмо, и сумно мне стало и горько за то, який я был дурень…» — Захар сильно нажал на карандаш и сломал его.
В сенцах заскрипели половицы. Кто-то, позвякивая шпорами, шел в штаб.
Торба поднял голову. Перед ним стоял незнакомый командир в бурке с широчайшими плечами.
— Сюда нельзя, — проговорил Захар вставая.
— Почему нельзя? — спросил вошедший.
— Приказано в штаб посторонних не пускать, — ответил Торба.
Командир насмешливо взглянул на Захара и подошел к дивану, у которого стоял с карабином в руках Павлюк.
— Товарищ командир, зараз я на посту и шутковаты не люблю…
Не обращая внимания на слова Торбы, командир взял лежавшую на столе бумажку, прочитал ее, покачал головой, усмехнулся, спрятал бумажку под бурку, — должно быть, положил в карман. Это вывело Торбу из себя, и он решил поступить по всем уставным правилам. Но тут произошло нечто такое, что заставило Захара понять свою непоправимую ошибку: командир в бурке взял лежавший на диване автомат.
— Павлюк! — хрипло прошептал Торба.
Но тот нерешительно переложил карабин из одной руки в другую и, моргая, растерянно посматривал то на командира, то на Торбу.
— Положите автомат, товарищ командир, — проговорил Захар и решительно шагнул вперед. Казалось, еще секунда — и он бросится на командира.
Командир вызывающе прищурил глаза и властно крикнул:
— Но-но! — и отвел затвор автомата.
Торба побледнел и замер на месте.
— Ну и казаки! Эх!.. А ты что ж стоишь? Помогай товарищу! — спокойно проговорил командир, повернувшись к Павлюку. — И это называется на посту, да еще в штабе!
Взглянув на Торбу колючими глазами, иронически добавил:
— Шутковаты не люблю… Э-эх!
Торба молчал.
— Вот что, товарищ, извини, фамилии не знаю… — обращаясь к Павлюку, сказал командир.
Тот, не отвечая, глуповато моргал.
— Павлюк! — хриплым голосом ответил за него Торба.
— Павлюк? Добре! — И, снова взглянув на Торбу, со скрытой насмешкой сказал: — А я, станичник, не тебя спрашиваю. Вам, товарищ Павлюк, придется разыскать командира группы и позвать сюда — только быстро, аллюр два креста!
Захар понял, что этот человек привык распоряжаться.
Сдвинув на глаза пилотку, Павлюк поспешно вышел.
Торба стоял по команде «Смирно», с видом непреклонного протеста, искоса посматривая на автомат. Вдруг его осенила догадка. С отчаянием взмахнув кулаком, он выпалил:
— Вы — новый командир! Зараз догадался, товарищ полковник!
— Ну что ж, лучше поздно, чем никогда! Я смотрю: сидит за столом, как казачий атаман, и грамоту сочиняет. Автомат бросил… Ну что ж, на первый раз, ради нашего знакомства, подарить пару внеочередных нарядов? Коней любишь?
— Какой же кавалерист, ежели он коня не любит! — хмуро ответил Захар.
— Вот и отлично! Придется на конюшне подневалить. Кто коней любит, это одно удовольствие! Доложишь своему командиру. Смотри, казак, не обижайся, что мало дал. Обидишься — влеплю на всю катушку. Возьми автомат, да помни, что из моих рук получил. — Доватор передал Торбе автомат.
Принимая оружие, Торба не заметил, как смахнул рукавом со стола свое недописанное письмо.
— Какого подразделения? — спросил Доватор и, нагнувшись, поднял письмо.
— Разведэскадрон, — ответил Захар.
— Так! — Доватор бегло взглянул на письмо и протянул Захару. — Письмо послать надо. Зачем бросаешь?
