И не было уже еврейской речи на сцене, еврейских песен по радио, еврейских танцев на эстраде. Будто исчезли евреи за одну ночь, вымерли, вымерзли, волшебным способом превратились в неевреев.
И затихло все, замерло, затаилось до лучших времен…
Прошло с той поры двадцать с лишним лет.
Вроде, посвежело со временем, потеплело и посветлело, а с этим делом — никак. Школ нет. Газет нет. Культуры своей тоже нет. А есть один лишь журнал на «идиш», который никто теперь не читает, да и читать не может.
Года с шестьдесят второго объявился скромный разъездной ансамбль на пяток актеров, что ездил по окраинным клубам да играл фрагменты из старых спектаклей. И ходили к ним старики, ходили люди за сорок, а молодежь почти не ходила — безъязыкая.
За две последние переписи, с интервалом в десяток лет, число евреев в стране не прибавилось. Было два миллиона с небольшим, да так и осталось. Будто не рожали матери, не росли дети, не жениховались молодые…
А ведь и рожали, и росли, и свадьбы справляли, как все, да писались многие и до сей поры пишутся русскими, украинцами, белорусами, казахами, каракалпаками — кем хочешь, только не евреями. Одни — от смешанных браков, другие — просто ловчат.
Там, у них, в других нациях, вроде, поспокойнее. Там, у них, перспективнее.
Что же мы так бежим от еврейства, граждане евреи? Тысячелетиями сманивали предков наших, прельщали и грозили, соблазняли и сжигали, а они держались и упорствовали, устояли и выжили. Что же теперь, евреи? Ведь не сжигают, вроде! Ради чего, скажите, ну, ради чего?!
Неужто за лишний кусок?
Да, за лишний кусок. За лучший институт. За карьеру по службе. За спокойную жизнь и почти безбоязненный вход в любой отдел кадров.
И если в России перед крещеным евреем открывались когда-то все двери, то не спасет его теперь никакая религия. Перейди хоть в магометанство, хоть в баптисты, стань дырником или трясуном — по паспорту ты еврей и евреем останешься. Пятый пункт. Неумолимый пятый пункт!
Потому и выкручиваются с паспортом, как могут. Потому и пишутся, как получится. И если раньше религия отцов держала в гордой неволе их детей, нет теперь религии и запрета тоже нет.
Познакомьтесь:
Владимир Израилевич Рабинович — русский.
Семен Маркович Раппопорт — молдаванин.
Илья Соломонович Лившиц — узбек.
Да еще отсутствие культуры своей, школ своих, родной речи — очень способствует ассимиляции. Историю свою не знаем. Героев своих не помним. Не слыхали о могуществе и унижениях, о взлетах и падениях народа своего, чтобы на примере предков не совершать новые ошибки, за которые уже пришлось расплачиваться предыдущим поколениям.
Темные мы, евреи, нелюбопытные, безразличные к прошлому, своему, не осмыслившие настоящее, равнодушные к будущему…
И число знающих родной язык — 17 процентов по переписи!
Ниже ни у кого нет, ни у одной национальности.
Ниже уж и некуда…
Сколько стран на свете имеют не больше населения, — Албания, Иордания, Лаос, Монголия, Либерия, Ливия, Мавритания, Панама, Никарагуа, Парагвай, — а культура своя, и язык свой, и школы, и книги-газеты с журналами…
А тут на два миллиона с лишком — тихий разъездной ансамбль да, порой, пара скромных певиц. Да и на это не очень-то уж и ходят. Отвыкли…
«Из ничего не выйдет ничего».
И вот!..
И вдруг!!..
Через годы годов!!!..
— Вы слыхали? Нет, вы слыхали про это? Евреи, вы слыхали или как?!
— Слыхали, конечно, слыхали. А про что?
— Как про что? Как про что?.. Еврейский ансамбль играет «Заколдованного портного»!
— И что из этого?
— Из этого? Ну знаете… Вы когда последний раз были в еврейском театре?
— Я? В последний раз я в него не попал.
— Не было уже билетов?
— Не было уже театра.
— Ну, вот! Что же вы стоите? Бегите скорей! Смотрите скорей! А то…
— Что «то»?
— Я знаю?! Могут закрыть.
— Там есть за что закрывать?
— Ничего там нету. Но кому это помогало?
— Тоже верно. А где они играют?
— Где они играют? Куда их пустят, там они и играют. Вчера — в клубе, сегодня — в концертном зале.
— В концертном зале? Первый раз слышу. А что там постоянно, в этом зале?
— Постоянно там выступает театр. Цыганский театр.
— Цыгане — постоянно?
— Ну, да. Постоянно там — цыгане.
— Дожили! Цыгане постоянно, а евреи — кочуют…
«Избрал ты нас — и обрек ты нас на жизнь в Злодеевке, в тесноте и в духоте. И дал нам — и отпустил же ты нам, Господи, горестей и болячек, нищеты и лихоманки — по милости твоей великой — ой-ой-ой…»
Шолом-Алейхем, «Заколдованный портной».
Публика появляется рано. За час, за полтора до начала.
Первыми приходят самые пугливые.
Самые пугливые — самые нетерпеливые.
Гуляют по улице парами, мимо подъезда проходят деловито, не глядя, будто оказались здесь случайно, сходятся-расходятся, косятся по сторонам, чтобы все высмотреть-выглядеть, а при случае — удрать вовремя. Но тихо вокруг, спокойно, не опасно, вроде, и смелеют пугливые, и оглядывают друг друга, как после долгого перерыва, после тяжелой болезни, и разговаривают глазами:
— Вы живы?
— Мы живы.
— А вы?
— И мы живы.
— И мы, и мы!..
— Живы, евреи, живы!!!
Потом открываются двери, и зрители торопливо проскальзывают внутрь, в помещение, подальше от любопытствующих посторонних взглядов. По фойе ходят чинно, по кругу, ужасаются молча и привычно:
— Сколько евреев! Ах, сколько евреев в одном месте! А это можно? Это разрешается? Погладят за это по головке или не погладят?..
Звенит первый звонок, и все усаживаются на места, и поджимают локти, и поджимают губы, и косятся на случайных соседей по сторонам:
— Это еще что за тип?
— Черненький…
— Носатый…
— Плешивый…
— Бородатый…
— Ну и зал! Ну и зритель! Ну и народ!! Сбежать бы, пока не поздно… Но поздно. Уже поздно…
«…без пальца и кукиша не покажешь…»
Выходит на сцену Шимен-Эле, портной из Злодеевки: «заплатных дел мастер», «гол да весел», «чем беднее, тем веселее, чем голоднее, тем песня звонче».
Выходит следом его жена, Ципе-Бейле-Рейза: «казак-баба!»
