Мне показалось, что художник населил свою вересковую пустошь небольшими неясно очерченными формами, которые, будучи растениями, таили в себе и что-то другое. Я углубилась в созерцание, медленно приближаясь к изображенной равнине, чтобы рассмотреть, дотронуться...
Внезапно картина исчезла. Вильмен проворно подхватил ее и перевернул.
— Осторожно, — воскликнул он. — Вы едва не вошли туда.
— Куда не вошла?
— В пейзаж. Это опасно.
— Давайте продолжим наш разговор в следующий раз. А сейчас спустимся в галерею, скоро подадут чай, и мы выпьем по чашке с тостами.
Мне хотелось спросить художника, что он подразумевает под словами «войти в пейзаж», изображенный на холсте, но тот, по-видимому, не был расположен продолжать беседу на эту тему, да и я чувствовала себя невероятно усталой. Определенно, пристально разглядывать творения художников — членов «Высшей Мудрости» — вредно для здоровья, будь они даже лишь новичками в оккультизме.
В течение нескольких дней Вильмен не появлялся за столом. Может быть, он уехал? Я не решалась о нем справляться, ибо, как я уже говорила, члены клуба неукоснительно придерживались правила воздерживаться от проявления любопытства в отношении сотрапезников. И все же, разговаривая как-то раз с моей соседкой, престарелой мисс Холмвуд, я не удержалась:
— А что, мой соотечественник господин Вильмен, художник, нас покинул? Его нигде не видно.
— Он в затворе, — ответила мисс Холмвуд.
«В затворе». Это выражение воскрешало в памяти время, проведенное мной в монастыре в качестве воспитанницы. Монахини тоже уходили «в затвор», но что означали эти слова в «Высшей Мудрости»?
— Он — probationer, — прибавила моя собеседница в качестве пояснения.
Ясности этот ответ не прибавил. Английское слово probationer обозначает кандидата или послушника, которого подвергают различного рода испытаниям, чтобы оценить его способности, возможности, наклонности и так далее, перед назначением на должность или приемом в какое-либо сообщество, религиозное братство. Смысл этого слова применительно к Вильмену ускользал от меня, тем не менее я решила искусно скрыть свое неведение, дабы разузнать побольше.
— Гм! Гм! Понимаю, — только и сказала я.
— Его скоро примут в тайное общество, — тихо поведала мне мисс Холмвуд, напустив на себя таинственный вид.
— А! — воскликнула я.
— Он достаточно сведущ, чтобы быть посвященным в учение первого уровня. Ему предстоит работать под руководством ближайшего ученика одного из наших Учителей, — продолжала старая дева.
Я попыталась перевести разговор на картины, показанные мне Бильменом.
— Наш друг утверждает, что под зримой оболочкой привычных предметов он различает на своих пейзажах контуры других форм, неуловимых для большинства людей.
— Да, именно так, — подтвердила мисс Холмвуд. — Как только наши духовные глаза начинают открываться, перед нами предстает данная сторона сущего.
Я дерзнула продолжить беседу.
— Мисс Холмвуд, рассматривая полотна Вильмена, я обнаружила неясные человеческие или звериные силуэты в изображениях деревьев и утесов. Вы полагаете, что он видит их на самом деле? Однако если он верит в ангелов, фей, духов
деревьев, скал и родников, то почему он представляет их в антропоморфном виде? У духа дерева не обязательно облик зверя или человека, у него может быть другая, невообразимая для нас природа: почему бы ему, например, не походить на дерево?
— То, что вы говорите, верно, если вы имеете в виду мифологических богов, которых язычники некогда отождествляли с природой. В самом деле, почему дриады или наяды походили на женщин? По речь не об этом. У всякого живого существа, будь то человек, зверь, растение или даже минерал, есть астральный двойник, видимый лишь посвященным. Этого двойника, созданного по образу и подобию материального предмета, с которым он связан, и состоящего из тончайшей материи, вполне возможно воссоздать посредством направленных на него мыслей. Возникшая в результате субстанция реально существует, однако ее внешний облик либо вообще произволен, либо искажен силой мышления наблюдателя. Господина Вильмена научат в нашем обществе многим вещам, — с уверенностью прибавила пожилая дама.
После этого она ушла от меня с едва заметной снисходительной улыбкой.
Я так и не узнала, что означает для членов «Высшей Мудрости» процесс вхождения в картину.
Прошло несколько месяцев. Бремя от времени я встречалась с миссис Морган, положившей начало моим отношениям с членами «Высшей Мудрости». Она жила довольно далеко в пригороде и лишь изредка приезжала в клуб. К тому же эта дама состояла во многих других обществах, ассоциациях и группах, и, послушайся я ее или уступи своему любопытству, мне пришлось бы без конца ходить по часовням, в которых свершались странные ритуалы, и по спиритическим кружкам и ложам, где вещали о сокровенной сущности Каббалы[15]*, эзотерических доктринах Иисуса, Моисея и Будды, египетских и тибетских инициатических учениях, а также о многих других удивительных и замысловатых премудростях. Но я приехала в Лондон вовсе не за тем, чтобы заниматься утомительными изысканиями о тех, чей путь лежит вне проторенных дорог науки и философии, об этих странниках, плывущих к «благословенным островам», Я жаждала совершенствоваться в разговорной практике английского языка, на котором стремилась бегло говорить и писать. Кроме того, я усердно посещала библиотеку Британского музея, где продолжала изучать индийские философские учения. Тем не менее миссис Морган познакомила меня с различными людьми, принадлежавшими к той или иной из этих многочисленных организаций, и, в частности, с членами Теософского общества, филиал которого находился в Лондоне, а штаб-квартира — в Индии. Я разделяла далеко не все их взгляды, но подружилась со многими сторонниками этой организации и впоследствии неоднократно посещала как ее офис, так и филиал. Всякий раз, когда позволяли обстоятельства, я охотно возобновляла эти дружеские связи, к сожалению, надолго прерывавшиеся из-за моих странствий в глубь Тибета или поездок по отдаленным уголкам Китая.
Основатели Теософского общества пропагандировали учение, которое они якобы восприняли от таинственных личностей, обитающих в Гималаях или Тибете. Устав не требовал от членов общества участия в его работе; зато ставилась цель объединить в единое братство мужчин и женщин, в той или иной степени интересующихся восточной философией. Я бы не решилась утверждать, что эта превосходная задача всегда в точности воплощалась в жизнь. Восточные учения вечно привлекают массу невежд, жаждущих диковинных чудес, не случайно немалое количество неуравновешенных людей или чудаков наполнили историю этого общества множеством красочных эпизодов.
