Я посмотрел на часы: восемнадцать тридцать пять. «Что бы это могло быть? Очевидно, что-то связанное с учениями». На КП оперативный дежурный сообщил:
— Вам нужно позвонить начальнику штаба округа.
[20]
Разговор связан с необходимостью вызвать из лагерей несколько подразделений.
Это известие утвердило меня в моем предположении.
Не успел я взяться за телефонную трубку, как на командном пункте появился М. С. Громадин.
— Только что звонил командующий округом, — сказал он. — Приказано вызвать из лагерей и поставить на позиции двадцать процентов из всех имеющихся там войск.
Мы решили, что учение будет проводиться с реальными войсками, и отдали распоряжение связаться с лагерем. «Что ж, наши зенитчики и прожектористы получат хорошую практику в совершении марша по тревоге», — подумалось мне.
Пока я вел переговоры по телефону с Л. Г. Лавриновичем о порядке отбора подразделений для отправки на позиции, а он проверял, какие из батарей уже провели стрельбы, поступило новое распоряжение: вызвать из лагеря не двадцать процентов, а половину всех войск.
— Ну, кому-то не спится, заново переделывают план учений, — ворчал Громадин. — Этак мы поломаем в лагерях весь график стрельб.
И снова связываемся со штабом лагерного сбора. Я представил себе, сколько хлопот у Лавриновича вызвали эти распоряжения, как забегали сейчас по уснувшему лагерю посыльные, как надсадно зазвонили во всех концах телефоны. Ведь нужно по-иному перестраивать четко налаженный распорядок, позаботиться о транспортных средствах, горючем. Шутка ли, сразу половину полков поставить на колеса! Не так-то уж богато у нас с автомобильным парком.
Где-то за полночь поступило еще одно распоряжение: выводить на позиции всю зенитную артиллерию.
Тут уж у нас начался подлинный аврал. Надо было прибегать к самым экстренным мерам, чтобы обеспечить находящиеся в лагерях подразделения тягачами и хотя бы минимальным количеством транспорта. Дело в том, что в наших частях, предназначенных для полустационарного размещения подразделений, и по штатному расписанию не предусматривалось достаточного числа тягачей и машин. А в наличии их обычно было еще меньше.
Все это может показаться странным, если боеготовность наших войск того периода оценивать с позиций
[21]
сегодняшнего дня. В самом деле, допустимо ли, что подразделения не располагают необходимыми средствами тяги и транспорта, что части противовоздушной обороны — войск постоянной боевой готовности — в большинстве своем находятся в лагерях, а не на огневых позициях? В современных условиях это, безусловно, недопустимо. Но в 1941 году страна еще не могла полностью удовлетворить всех потребностей своих Вооруженных Сил. Вывод же частей в лагеря был вполне оправдан.
Дело в том, что в ту пору ни одна страна не имела таких военно-воздушных сил, которые были бы в состоянии осуществлять внезапные массированные налеты на тыловые пункты противника, удаленные на тысячи километров от государственных границ. При возникновении угрозы воздушного (нападения войска ПВО Москвы могли своевременно изготовиться к отражению налета. Так, собственно, и произошло в 1941 году.
Забот и хлопот с передислокацией войск в ту ночь у нас было много. Мы и не замечали, как летит время. Взглянув на часы, я поразился: было около трех утра. Значит, там, наверху, уже начинает светать, а здесь, в нашем подземелье, об этом напоминают лишь стрелки хронометров.
На душе было как-то тревожно — уж не война ли это? Такой же вопрос я читал в глазах своих подчиненных. Но, разумеется, вслух его никто не задавал.
На командном пункте собрались все, кому положено там быть во время боевой работы. В помещении стало шумно: высказывались предположения о том, как сложится предстоящее учение, звонили командиры частей, докладывая о ходе развертывания подразделений, отдавались различные распоряжения.
В этой деловой суете никто сразу и не обратил внимания на звонок одного из телефонов, стоявших рядом с моим пультом управления. А телефон, помолчав немного, снова зазвонил, длинно и требовательно. Моя рука машинально потянулась к трубке, но вдруг застыла в воздухе. Звонил «запломбированный» телефон.
Секунду помедлив, снял трубку. Далекий взволнованный голос несколько раз повторил:
— Москва, Москва, говорит Минск. Бомбят аэродромы Гродно и Лиды. Вы слышите, Москва?
[22]
— Слышу, — ответил я и подумал: «Значит, учение уже началось». Все еще не верилось, что это война.
Пока мы обсуждали полученное сообщение, наносили на карту данные, телефон зазвонил снова. Говорил оперативный дежурный с командного пункта ПВО Киева:
— Самолеты противника бомбят город. Горит Соломенка.
Почти без паузы раздался еще один звонок:
— Самолеты неизвестной принадлежности сбрасывают торпеды в акваторию Севастопольского порта. Зенитная артиллерия кораблей и береговой обороны ведет по ним огонь.
Сомнений быть не могло — это война.
Вскоре поступило донесение о воздушном нападении на Брест. Почти одновременно М. С. Громадин получил официальное сообщение о вероломном нападении Германии на нашу страну и приказал принимать меры согласно мобилизационному плану.
А «особый» телефон продолжал звонить. Поступило донесение о бомбардировке Вильнюса...
В 4 часа 40 минут утра был отдан приказ о приведении всей системы противовоздушной обороны Москвы в боевую готовность и приняты меры для вызова в части приписного состава.
[23]
Глава 2. Боевой приказ отдан
Части готовы к бою. Налет? Нет, учебная тревога. Новые формирования. Выполняем директивы Ставки. Противник ведет разведку. Первые победы. Бомбы падают на ложные объекты. Сталин принимает у нас экзамен.
Как только был подписан приказ, в войсках началась напряженная работа по выполнению мобилизационного плана. К тому времени зенитные батареи, прожекторные и пулеметные роты, прибывшие из лагеря, уже заняли огневые позиции, другие подразделения находились в пути, третьи еще ожидали своей очереди. Нужно было ускорить развертывание корпуса. Для этого предстояло скрупулезно уточнить наличие транспортных средств, по мере надобности перераспределять их между частями, организовывать наиболее рациональное использование автомашин и тракторов. Заняться этим я поручил свободным от дежурства работникам штаба. Самое деятельное участие во всех мероприятиях приняли и работники отдела политической пропаганды корпуса под руководством Н. Ф. Гритчина.
Сейчас, восстанавливая в памяти события первых дней войны, перелистывая документы, удивляюсь: «Поразительно, как мы успевали со всем справляться? Ведь в штабе и отделе политической пропаганды корпуса было в то время всего около 80 человек».
