Лучший способ выжить и процветать – лично ускорить приближение финала и раньше других воспользоваться плодами хаоса. Раскромсать СССР на куски в дебрях Пущи, усесться, как выразился бы Лев Троцкий, «тяжелым задом бюрократии» кто на Россию, кто на Украину, кто на Казахстан или Узбекистан и выкидывать самодурские, по Ноздреву, шутки. Например, ваучеры.
Рассказ Лимонова о забастовке литейщиков «Речь «большой глотки» в пролетарской кепочке» – не антисоветский. Это рассказ о демагогах, о служивой и творческой интеллигенции, которая тщательно обдумывает свои жизненные поступки, дабы всегда и при всех властях хватало «детишкам на молочишко». О тех, кого в публицистике конца восьмидесятых писатель назовет «буржуазией знаний».
– Я знаю, что мы проголосуем за них, а они нас вертанут. То есть чего-нибудь не дадут или того хуже – заберут у нас то, что у нас было… – брезгливо-скептически насмехается Лимонов в восьмидесятые над предвыборными лозунгами во Франции.
Третья причина перелома в жизни Эдуарда Лимонова в 1964 году заключалась в знакомстве с мошенником всесоюзного масштаба Мишкой Кописсаровым. Мишка в бегах, во всесоюзном розыске. Только что сбежал в Харьков из Донецка.
Прекрасен приезд в сонный город авантюриста!.
Ох и натворит он по чужому паспорту
Ох и наберет кредитов
наобольщает чужих жен!
При этом во все пребывание будет прекрасная погода
и облака как на итальянских картинах
в ресторанах икра и балык
И уедет он как по скользкому синему морю.
Мишка Кописсаров предложил труженику горячего цеха Эдику Лимонову идти к нему в подручные, подельники. Замаячили путешествия и деньги. Эд увидел мираж неизведанных ощущений. Жизнь, где не надо надрываться и считать дни до пошива очередного костюма. Тогда он уже заработал на шесть костюмов и три пальто. Старший опытный товарищ с криминальным талантом дал наказ получить на заводе расчет по всей форме и ждать вызова в Одессу. На большие дела – аферы.
Провидение смилостивилось над молодым авантюристом. Несостоявшийся наставник устроился в Одессе, как ему казалось, в самое надежное и комфортное для укрытия место – санаторий КГБ. Но его повстречала на Дерибасовской старая подруга и за какие-то свои обиды выдала угрозыску. Нарушитель социалистической законности Мишка Кописсаров загремел на девять лет строгого режима. Ни на следствии, ни в суде он даже словом не обмолвился, что недавно укрывался, гастролировал в Харькове. Не рассказал Мишка и о том, кто помог ему «организовать» два настоящих паспорта на чужие фамилии.
Была и четвертая причина. Журнал «Всесвіт». Рабочий Чурилов и Франц Кафка.
Рабочий Борис Иванович Чурилов как никто другой в свое время повлиял на Лимонова. Без Бориса Чурилова Лимонов навсегда остался бы хулиганом Салтовского поселка. Такого рабочего как Чурилов во всем мире не сыскать. В 1964 году, на третьей смене, он и Лимонов впервые читали Кафку на украинском языке в журнале «Всесвит». А вокруг гудел литейный цех.
С той осени шестьдесят четвертого знакомством в Харькове в магазине «Поэзия» с продавщицей Анной Рубинштейн начинается, как у всех великих мужчин, борьба с женщиной. Писатель признается много десятилетий спустя:
– Мои книги – о глобальной космической неудаче любви к женщине вообще, о ее обреченности. О том, что с женщиной нельзя поладить.
Он терпеть не может слово «секс». Словечко, как попса какая-то. Для эстрады, причесанного, расчесанного обывателя:
– Нет, это страшные, в общем, вещи в жизни человека. И многие люди гибли на этом пути.
После более или менее обыкновенных девочек с окраины с их обычными интересами Лимонов в свой двадцать один год встретил Анну, женщину с пронзительно дикими глазами. Молодой парень с более чем скромным интеллектуальным багажом ревнует ее к окружению, поэтам и художникам, не зная книг и холстов, о которых они рассуждают при свечах. И стремится догнать их знаниями. Наверное, с тех пор формируется его характер человека читающего, книгонавта. Адам Смит и Карл Маркс, Де Сад и Константин Леонтьев, Мисима и Селин, Оскар Уайльд и Дмитрий Корчинский. Сотни, тысячи авторов.
Чтение – это воля. В Харькове он не может позволить себе купить Хлебникова на толкучке. Переписывает для себя его трехтомник издания 1928 года.
Сумская улица – основная артерия Харькова, украинского Детройта. Она проходит мимо самой большой в Европе площади Дзержинского (сейчас Свободы). Площади в двенадцать гектаров. С 1925 по 1933 год ее застроили громадой Дома Государственной промышленности – Госпрома. Тогда же, в 1931–1934 годах обустроили парк Шевченко на Сумской. Годы имперского большевистского градостроения. В Киеве возводят Верховный Совет, которым восхищался первый архитектор Третьего рейха Шпеер, здания нынешней канцелярии президента, Кабинета министров и МИД.
А начинается Сумская улица с площади Тевелева (впоследствии – Советской Украины, а затем Конституции). Здесь, в доме номер 19, в начале 1965 года поселился Эдуард. Мама Анны, Циля Яковлевна, угощает поэта и портного на своих любимых тарелках дореволюционного кузнецовского фарфора икрой из синеньких (баклажанов), салатами и форшмаком.
и моря матерьяла в руках
продвигаются в нитку с иголкой
и моря матерьяла в руках
тканей длинных широких…
Циля Яковлевна обсуждает новые книги, которые достает дочка в «Поэзии», и радуется, что мужчина ее младшей дочери взялся за голову и освоил мастерство портного, как Троцкий в эмиграции в Нью-Йорке.
Четыре года в Москве, в 1967–1971 годах, до обострения своих неизлечимых болезней, Анна стойко, как оловянный солдатик, переносила все невзгоды и тяготы вместе с любимым. Неизвестно, выстоял бы он без нее, не сломался?
Не под вишней ли ты лежишь.
До сих пор Украина твоя.
Лепестки засыпают тебя.
Воспоминания об Анне – «Радость – страданье, – одно…» – нахожу одними из великолепных (по Александру Гольдштейну) страниц в книгах писателя.
Псевдоним Эдуарда Вениаминовича Савенко «Лимонов» родился у нее дома. «Эдик, ну что за великий русский поэт Савенко?» – прикалывался Вагрич Бахчанян. У Анны веселая компания решила затеять игру в жизнь харьковской богемы начала двадцатого века. Бахчанян, Бах, придумал вместо обыкновенной украинской фамилии Савенко загадочное и звучное декадентское Лимонов. А может, босяцкое? От «лимонить, налимониться»? Эдуард, по воспоминаниям Бахчаняна, к тому же тогда плохо выглядел, был бледным, желтым.
