— Все, все, все! — Мне не хотелось затевать старый спор. — Если вы найдете хотя бы одну запись, где вы рассказываете о ком-либо, не связанном с вами, или о том, в чьей судьбе вы не принимали участия, сдаюсь раз и навсегда!
Я опасался другого: как будут восприняты резкие суждения Ф. Г. не о мертвых, а о живых. И мы еще раз сели за рукопись. Потратили на это целый день — с утра до поздней ночи. И при этом Ф. Г. просила меня читать только те записи, что она «вымела железной метлой». Несколько изъятых страниц согласилась восстановить и заключила:
— Все. Сдавайте в перепечатку!
Мне было грустно: половина того, что представлено сегодня в книге, тогда осталось «в корзине».
Я отнес рукопись машинистке, и начались лихорадочные дни. Ф. Г. звонила с утра:
— Ну что ваша машинистка? Печатает? Вы хоть поинтересовались, сколько у нее уже готово?
На следующий день:
— Я не понимаю! Вчера вы сказали «сто страниц» и сегодня «сто» — это те же, вчерашние, или новые? Ваша машинистка так и будет печатать в час по чайной ложке?
— Олечка печатает очень быстро, — защищался я, — но она еще и на работу ходит — в машбюро радио.
— Умоляю вас, скажите ей, что я места себе не нахожу, все жду вас с готовой рукописью. Скажите ей: она лежит и бредит, ну что же он не едет, ну что же он не едет?..
И сколько было радости, когда Ф. Г. наконец держала рукопись в руках, разглядывала странички, любовалась абзацами и тирешками, начинавшими прямую речь:
— Как складно получилось! И просторно. Терпеть не могу, когда страницы заполнены сплошняком текстом — вздохнуть негде! А вы читали? Ошибок нет? А то скажут: «И чего эта малограмотная старуха полезла в писатели?! Со свиным рылом в калашный ряд!». Кстати, фотографии для книги буду отбирать только я — ни одной носатой не допущу, не надейтесь!
Первым читателем решили (после бурного обсуждения) сделать Феликса Кузнецова: мы с ним учились в МГУ, работали в то время в одной редакции — в литдрамвещании.
— И вообще он человек солидный, не в пример вам, — сказала Ф. Г., - авторитетный! Ведущий литературный критик — это вам не хухры-мухры!
Получив согласие Феликса («Конечно, прочту. Про Раневскую — это же страшно интересно — личность легендарная!»). Я отвез ему рукопись, и мы стали ждать результата.
— Не звонил? — осведомилась Ф. Г. на следующий день — Занятой человек. Пока он соберется, я изведусь! Чтоб ему пусто было!..
— Фаина Григорьевна, побойтесь Бога! — взмолился я. — И суток еще не прошло! Что же, по-вашему, человек должен бросить все и накинуться на рукопись, пока ее всю не одолеет?
— Ну, не всю, но хотя бы десять страниц! Ну, правда, же хочется знать, что он скажет! — вздыхала Ф. Г. Феликс позвонил на второй день:
— Я тебя поздравляю. Вчера мы с Люсей (это его жена) начали читать вечером, передавая друг другу по страничке из рук в руки, читали до двух ночи — не могли оторваться, пока не кончили. Я же говорил тебе, что Раневская — личность легендарная! В рукописи надо кое-что немного подчистить — это редакторская забота, и книгу ждет успех. Настоящий успех, уверен!
— А можно я с ним поговорю? — спросила Ф. Г., когда я передал ей мнение Кузнецова. — У меня есть к нему несколько вопросов, которые вы, конечно, задать не сообразили.
Вопросы оказались разные — Ф. Г. хотела развеять свои сомнения, но была и просьба, показавшаяся мне странной.
— Феликс Феодосьевич, — сказала Ф. Г., - простите меня за бестактность, но если понадобится подтвердить ваше мнение в более широком кругу, сможете вы это сделать?
— Без всякого сомнения! — ответил Феликс.
Случай для этого представился скорее, чем он ожидал. Хотя круг оставался прежним. Но это впереди.
А тогда…
— Итак, — сказала Ф. Г., - первый ход сделан. С вашей стороны в игру вступил Феликс Кузнецов, с моей… Я долго мучилась, кто? Первое, что пришло в голову, — Танька Тэсс. Мы столько лет дружим, она столько обо мне знает!
Я вам не рассказывала, как она повела меня в гости к Щепкиной-Куперник? О, это была история!
Татьяна Львовна — чудо! Человек XIX века! Образованнейшая женщина, полиглот, рядом с ней мы все неучи! И поэтесса! Как блистательно она перевела стихотворные пьесы! Один ее Ростан чего стоит!
Для меня Сирано может говорить только словами Щепкиной-Куперник. И во всем, что она делала, такая утонченность старинной культуры!
Я была несказанно счастлива, когда попала в ее дом, в котором нельзя обнаружить ни одного предмета меньше пятидесятилетней давности. Всевозможные антикварности окружили меня. И коньячные рюмки — таких вы никогда не видели: на длинных-длинных ножках с чуть подкрашенным стеклом чайного цвета. И помешалось в них с наперсток «Наполеона».
Я благоговела перед хозяйкой, изысканной старушкой, миниатюрной и изящной, как все, что она делала. Согласно кивала ей, когда она завела речь об Антоне Павловиче Чехове, его горестной судьбе и одиночестве, что он испытывал в пустом доме, в продуваемой ветрами Ялте, куда его супруге Ольге Леонардовне Книппер все было недосуг приехать.
После третьей рюмки я чувствовала себя достаточно раскрепощенной, от страданий Антона Павловича у меня на глаза навернулись слезы, и я раздумчиво заметила:
— Татьяна Львовна, а ведь Ольга Леонардовна — блядь!
И обмерла от ужаса: сейчас мне откажут от дома!
Но изысканная Татьяна Львовна всплеснула ручками и очень буднично, со знанием дела воскликнула: — блядь, душенька, блядь!..
Я смеялся, не предвидя, что рассказ о Щепкиной-Куперник будет последним, который я услышал от Ф. Г. Довольная произведенным эффектом, она смеялась вместе со мной и потом добавила:
— Танька рассказывает это блестяще! Правда, она утверждает, что я при этом еще раскачивалась на стуле, который подо мной угрожающе скрипел, но, клянусь вам, она врет: я этой вредной привычки не имею.
Так вот, Тэсс в качестве рецензента отпадает: позавидует, что не она записала мои рассказы и не сообразила сделать еще одну свою книгу!
Витя Ардов? Он придет в эйфорию, хотя может не прочесть ни одной страницы: просто все, что касается друзей, у него вызывает восторг. Ниночку такой работой загружать нет смысла: она меня так любит, что согласится, если я даже скажу, что Солнце крутится вокруг Земли.
Я перебрала многих и решила: лучше Ирочки (Ирины Сергеевны Анисимовой-Вульф) никого не найти! Она знает меня с детства, с ее матерью, Павлой Леонтьевной, я провела годы, и забота о «маме» и ее семье всегда оставалась для меня главной. Кроме того, она — режиссер, значит, должна уметь видеть вещи её стороны, а сторонний взгляд нам и нужен. И передо мной Ирочка никогда не заискивает и не льстит мне — лучшего читателя нам не найти!
