Блестяще сыграл Володя на спартакиадном турнире 1971 года. Жесткий, злой, он даже не уступающего ему в мощи (не говоря уж об опыте, авторитете, известности) Толю Поливоду заставлял обегать то место, где располагался под щитами.
Легко было взаимодействовать с Володей при контратаках. Никитин организовывал отличные прорывы: как я уже говорил, схватит мяч и сделает точную первую передачу, что от него и требовалось. Пользовался хорошим средним броском прямо против щита. Бросал и в прыжке, и с поворотом, владел неплохим крюком. В общем, его трудно было удержать.
Но «коронкой» Никитина были трехочковые броски. Да, да, не удивляйтесь: хотя и не существовало еще красной линии, бросок из–за которой приносит три очка, Володя как раз и забивал по три. Делалось это так. С помощью своей удивительной цепкости и силы он, как никто другой, умел заставить соперника сфолить при его, Никитина, результативном броске. Свисток, фол. А мяч–то уже в кольце. И отправляется спокойненько Володя пробивать еще один штрафной. Реализует — вот вам и три очка. Много он таким образом добыл очков, хотя никогда их не считал и не обращал внимания, сколько же он лично заработал за матч. Наоборот, все время искал своих быстрых крайних — Сидякина и Блика (к сожалению, как я уж писал, в такой же манере действовал и второй центровой динамовцев — Болошев, а это снижало эффективность нападения бело–голубых, ослабляло мощь их атак), которые как раз и выделялись неуемным желанием забивать. Поэтому играть с ними всем было нелегко: мяч у них не допросишься. Володя это спокойно переносил, бежал к чужому щиту на подбор, столь же невозмутимо возвращался к своему, если атака бесшабашных краев срывалась, и, казалось, получал от такой игры удовольствие.
Всегда он стремился оказаться там, где требовалась его помощь. В обиду он никого из своих товарищей не давал и обидчиков не прощал. В трудных ситуациях он был тут как тут. Такой центровой был просто незаменим. И играть бы ему в сборной, добывать победы, в том числе самые–самые громкие, но тот злосчастный шип все же дал о себе знать. Да и колени стали побаливать.
Устроили мы ему консультацию у знаменитого хирурга Башкирова. Доктор посмотрел да и сказал: «Оставьте вы его в покое. На среднем уровне он играть сможет, а большего от него требовать нельзя, иначе надорвете человека…»
Володе о приговоре медицины ничего не сказали, но он и сам все понял. Умница, толковый парень, эрудированный, серьезно учившийся даже в пору постоянной занятости баскетболом, он без малейших поблажек закончил юридический факультет Казанского университета и сейчас работает следователем. Владимир не нуждался в утешениях, предпочитая горькую правду. Рассудительный, он все взвесил, оценил и понял, что, как ни печально, баскетбол для него отныне закрыт. Играть вполсилы Володя не хотел и не умел, а быть балластом, вызывая сострадание и довольствуясь подачками, — даже подумать о таком не мог. Так что после визита к Башкирову Володя спокойно сказал: — Спасибо всем за все. Баскетбол принес мне много счастья и радости. Но, видимо, не судьба… И ушел. Вернулся в Казань, не разводя сантиментов, не вынося сюсюканья и пустых сожалений. Как был, так и остался твердым, сильным, надежным человеком.
Его детство и юность прошли в Киргизии, куда перебрались Витины родители из Поволжья. Мальчик был высоким, крепким, энергичным, поэтому буквально с первого класса стал заниматься спортом. Перебрал немало видов, больше других увлекался борьбой, волейболом и модным тогда культуризмом. А лучший друг Вити — Володя Трунов занимался баскетболом. И когда Витя к десятому классу вытянулся выше всех сверстников, приятель позвал его с собой в детско–юношескую спортивную школу фрунзенского «Динамо». Там под руководством Леонида Михайловича Губарькова Виктор Петраков и делал первые шаги в баскетболе.
Витя обещал вырасти в очень высокого человека. Ведь его отец, Степан Григорьевич, был значительно выше среднего роста (191 сантиметр). Но сын быстро обогнал родителя, в 15 лет рост его был уже 195. Причем так резко прибавил он за какие–то три месяца.
Я увидел его на Спартакиаде народов СССР 1971 года, где Петраков выступал за сборную Киргизии. Признаюсь, понравился он мне. К тому же я особенно пристально наблюдал за игрой центровых, поскольку, как ни удивительно, в ЦСКА с этим амплуа были определенные сложности в то время.
Широкоплечий, здоровый, сильный, Витя вполне мог подойти ЦСКА. Да и пора ему было выходить на авансцену из баскетбольной провинции. В Киргизии баскетбол особой популярностью не пользовался, а Вите шел уже 23‑й год. Сезон–другой, и нечего было ждать от него прогресса. Он это понимал и в ЦСКА перешел с радостью.
О своем переходе никогда не жалел. Больше того, Виктор убежден, что лучшие годы своей жизни он провел именно в баскетболе, именно в составе армейской команды, которая дала ему возможность стать человеком в полном смысле слова, вырасти интеллектуально, получить профессию. Повидал он мир, участвовал в массе крупнейших турниров (в том числе за сборную на чемпионате Европы‑77), а в ЦСКА в итоге оказался самым титулованным баскетболистом, хотя в сборную привлекался сравнительно редко. Двенадцать сезонов провел он у нас и стал за это время 11-кратным чемпионом СССР — неофициальный и своеобразный, но тем не менее очень почетный рекорд, говорящий о многом. Единственное опасение перед приходом в нашу команду Витя высказал мне сразу: он боялся, что затеряется среди именитых партнеров и будет вынужден большую часть времени сидеть на «банке». Я же твердо пообещал ему, что играть он будет, и играть много. Однако, в свою очередь, потребовал от него безусловного подчинения. И Витя почти не давал повода для огорчений. Только трудолюбием сумел он сделать из себя личность в баскетболе. Явно уступая по природным данным таким талантливым ребятам, как Сидякин или Шукшин, которые раньше него появились в большом баскетболе, Петраков в итоге догнал и даже значительно опередил их в мастерстве и след оставил намного более заметный, нежели они.
Прекрасное качество Петракова, редкое для игрока, бывшего на виду, — самокритичность. Трудяга, каких мало, Витя всего себя отдавал игре, команде, забывая о себе. И вот он считает, что единственное наше поражение в чемпионатах страны, которое мы потерпели в бытность Петракова в команде, целиком на его совести. Хотя по этому поводу можно спорить.
То был легендарный матч с ленинградским «Спартаком» в 1975 году. Мы вели с преимуществом в 17 очков. И тут в безобидной ситуации Витя, что на него совершенно не похоже, локтем ударил Сашу Большакова. Можете себе представить реакцию зала, да и судьи отреагировали соответствующе. Но самое главное, инцидент удручающе подействовал как раз на армейцев. И в итоге мы уступили победу. Казнит себя Витя за это до сих пор. И тем не менее он в буквальном смысле слова влюблен в ту команду, которая у нас тогда была. И считает ее сильнейшей за всю историю не только ЦСКА, но вообще за всю историю советского клубного баскетбола. А ведь ему в ней приходилось нелегко. Действительно, его окружали звезды, на которых Витя пытался равняться, подчас в ущерб себе. Он мог много забивать и любил это делать… Хотел Витя и водить, и пасовать, как наши «технари–маленькие». Я же требовал от него совсем другого и иногда намеренно давил на него. Он должен был трудиться на партнеров — Сергея Белова, Милосердова, Жармухамедова, Евгения Коваленко. Как Виктор говорит теперь, «вы обломали мои углы», что признает правильным. Когда ЦСКА заиграл в быстрый баскетбол с акцентом на прессинг (у нас появились такие резкие, техничные и координированные ребята, как Ковыркин, Едешко, Еремин), Витя сразу принял такую игру, нашел себя в ней. Он был ударной рабочей силой под щитами и получал удовлетворение от этой роли.
