— С санкции начальника 2-го отдела ГУКР НКО «СМЕРШ» полковника С.Н. Карташева троих офицеров-контрразведчиков УКР фронта: меня, Красильникова и Хелипского направили на этот международный процесс. Я недавно прочел книгу бывшего руководителя разведки ГДР «Штази» Маркуса Вольфа. У него слова о Нюрнберге полностью совпали с моими впечатлениями. Я их даже записал:
«Было ощущение какой-то призрачности, когда я, идя по совершенно разрушенному Нюрнбергу, городу, который когда-то называли шкатулкой для драгоценностей Германии, думал о том, что люди, сегодня сидящие на скамье подсудимых, именно здесь, в Нюрнберге, принимали расовые законы и торжествовали. Пребывая в зените своего могущества».
С первого дня — 20 ноября 1945 года и до последнего — 1 октября 1946 года я присутствовал на заседаниях и каждый день видел стаю притихших и опустошенных нелюдей, набравшихся наглости оправдываться, косить под дурачка, требовать к себе отношения как к военнопленным.
Когда я зашел в зал, первое впечатление было таково, а где же остальные бонзы?
Первым сидел Геринг — черная душа нацистского заговора… Он сильно исхудал, поэтому мешки под глазами казались еще больше. Френч на экс-рейхсмаршале без погон болтался, как на чучеле пиджак. А когда-то его грудь и живот, увешанные орденами, сравнивали с витриной ювелирного магазина.
Он играл теперь после Гитлера роль № 1. В его лице было много ипостасей: провокатор и убийца, грабитель и вор, трус и хам… Он пытался играть «верного паладина» тому, кому присягал и кого предал в тяжелую минуту. Он старался искусственно держаться, иногда ерничать. Часто он выгораживал себя. Запомнился день объявления приговоров. Первого ввели Геринга. Лорд юстиции Лоуренс объявил:
«Герман Вильгельм Геринг, Международный военный трибунал признает вас виновным по всем четырем разделам «Обвинительного заключения» и приговаривает…
Герман сорвал наушники и стал размахивать руками. Оказалось, испортилась система перевода. Специалисты быстро устранили поломку. Когда «великий знаток живописи» стал вслушиваться дальше, судья проговорил:…и приговаривает к смертной казни через повешение».
Геринг пошатнулся, как мне показалось, мгновенно побледнел, однако устоял на ногах.
Особенно неприятно было слушать палача верзилу со шрамами на костистом лице, с тяжелой квадратной челюстью, шефа безопасности СС Кальтенбрунера. Он занял свое место на скамье только 10 декабря, говорили, что все эти дни болел. Как только он присел, то соседи, Кейтель справа и Розенберг слева, демонстративно повернулись к нему спинами. Как же, со смертью Гиммлера он теперь стоял на первом месте, если говорить о представительстве карательных органов рейха на Нюрнбергской скамье подсудимых. Обуреваемый страхом, он отвечал односложно: типа «не знал», «приказали», «только здесь ознакомился с ужасными фактами», «верил в фюрера», «подвели рьяные подчиненные», «я всего лишь передаточное звено» и прочее.
Он даже просил Трибунал поверить ему, что, как только узнал о кровавых делах гестапо, то решил покинуть свой пост, но Гитлер не удовлетворил его просьбу. Припертый свидетельскими показаниями к стенке, он то бледнел, то краснел, то покрывался испаринами предательски-холодного пота…
Будучи адвокатом, он пытался разыграть карту человека, случайно оказавшегося на вершине РСХА. Создалось впечатление, что это была трусливая личность.
— А как вели другие военные преступники? Бытует мнение, что некоторые пытались переложить всю вину на четырех «гэ» — Гитлера, Гиммлера, Гейдриха и Гесса. Правда ли, что по-разному реагировали подсудимые на показы фильмов-доказательств?
— Да! Вели себя они неодинаково, но все гадко по-своему. Запомнилось, когда показывали фильмы «Фабрики смерти» и «Варшавское гетто». Погас свет в зале, но над 22-мя бандитами он горел. Я имел возможность наблюдать за их лицами. Геринг и Гесс ни разу не взглянули на экран. Шахт, скрестив руки на груди, демонстративно повернулся к экрану спиной, показывая тем самым, что к зверствам он отношения не имел. Палач Польши Франк и главный рабовладелец Заукель разрыдались…
Единственно, кто смотрел на экран с удовольствием и злорадством был Штрейхер — один из идеологов нацизма и главный редактор газеты «Дер Штюрмер» — «Штурмовик». Он первый из нацистских бонз начал публичную проповедь поголовного уничтожения евреев. Ему на процессе напомнили его газетные слова, обращенные к нации. Я их выписал из недавно прочитанной книги «Семь узников Шпандау» Фишмана, а потому и вспомнил. Вот они: «Вы должны сознавать, что евреи хотят погубить наш народ… На протяжении тысяч лет евреи уничтожали другие народы; давайте начнем сегодня дело уничтожения евреев… Евреи всегда жили кровью других народов, им нужны были убийства и жертвы… Полная и окончательная победа будет достигнута, когда весь мир освободится от евреев».
Беспардонному Штрейхеру нечем было крыть, поэтому он стремился сделать хорошую мину при плохой игре…
Кейтель пытался позиционировать себя ярым сторонником исполнительного пруссачества. Запомнилось мне его оправдание своего «послушания» о том, что традиции и особенно склонность немцев сделали, мол, нас милитаристской нацией.
Свидетель генерал Винтер на процессе напомнил «исполнительному» Кейтелю слова о том, что если он так пекся о чести, то надо было выбрать неповиновение, коль повиновение не приносило чести. Вообще он держался по-военному. Стоял всегда прямо, словно кол проглотил. В последнем слове подсудимый высокопарно изрек, что он заблуждался и потому не был в состоянии предотвратить те глупости, какие необходимо было предотвратить.
— В этом моя вина! — вскрикнул фельдмаршал.
Так и хотелось мне тогда напомнить ему слова его земляка Отто фон Бисмарка, что глупость — дар Божий, но злоупотреблять им не следует.
Генерал-полковник Иодль куражился. Но больше подражая Герингу, пытаясь вести себя в рамках «армейца, крепкого духом». Был бы я помоложе, можно было написать целую книгу воспоминаний. Жаль, что не сделал этого.
— Леонтий Иванович, вам судьба подарила интересную и долгую жизнь. Через два года мы обязательно отметим ваш столетний юбилей.
— Дожить бы, дорогой коллега.
— Надо дожить! Судя по тому, как мы встречались с вами несколько лет назад, время не властно над вами. Залог долголетия не только гены, но и крепкая память. Она у вас, несмотря на преклонный возраст, светлая. Вон сколько эпизодов держите в памяти. Когда я смотрел и слушал ваше интервью сценаристу, продюсеру и режиссеру Людмиле Васильевне Цветковой понял, с вами надо поговорить о генерале Кравченко.
