что психиатрия занимается только сумасшествием — обывательская точка зрения. Сумасшествие — вообще бытовое словцо, ненаучный термин. Вы же образованный человек, должны это понимать.
— Не заговаривайте мне зубы. Я прекрасно понимаю, чего вы добиваетесь, — Чикатило нахмурился. — Хотите из меня бешеную собаку сделать. И обойтись потом как с бешеной собакой.
Некрасов закрыл блокнот, положил его вместе с ручкой на край стола. Затем разместил руки с открытыми ладонями на столешнице перед собой, принимая максимально открытую позу.
— Боюсь, вы меня не поняли, Андрей Романович, — мягко сказал Некрасов. — Я не работаю в милиции. Я не следователь, не судья. Я не собираюсь оценивать ваши поступки с точки зрения морали или уголовного права. Моя задача состоит не в том, чтобы наказать человека, а в том, чтобы помочь ему.
Чикатило пристально посмотрел на Некрасова, оценивая его слова.
— Хотите сказать, что я болен? — спросил Чикатило.
— Как раз сейчас пытаюсь это понять. Может быть, то, что с вами произошло, не ваша вина, а ваша беда? Возможно, вам нужна помощь. И никто, кроме врача, вас не поймет.
Чикатило подался вперед.
— И что, по-вашему, со мной произошло?
— Я не могу ставить диагноз, пока не услышу это от вас. Но могу предположить…
Некрасов сделал паузу. Чикатило ждал, он был очень внимателен.
— Знаете, люди считают, что дети, убивая животных — мучая котят, надувая лягушек, — получают от этого удовольствие. Это не так. Они не получают удовольствие. Они уходят от неудовольствия. Подросток меняет свое самоощущение: он испытывает чувство торжества от того, что он может распоряжаться чужой жизнью, — продолжил Некрасов.
Чикатило по-прежнему был очень внимателен.
— То же самое происходит и с серийным убийцей, — продолжил Некрасов.
Чикатило кивнул, будто Некрасов поддел его на крючок. Некрасов мягко улыбнулся.
— Я понимаю, что речь идет о вещах интимных. Но я не следователь, я врач. Я здесь не для того, чтобы вас судить и наказывать, а для того, чтобы вам помочь. Стоит только начать рассказывать. Потом будет легче.
Чикатило смотрел на Некрасова очень внимательно и кивал, словно между ними наладилось взаимопонимание.
— Я родился в селе Яблочном Великописаревского района Харьковской области на Украине, — начал он. — У деда были поросята…
Некрасов начал делать пометки, продолжая улыбаться. Чикатило вдруг резко поменялся, утратив мягкость и внимательность, лицо стало жестким, глаза злыми.
— Думаете, раз у вас два высших образования, так вы все обо мне знаете? Ничего вы обо мне не знаете! — бросил он.
Эмоциональная вспышка Чикатило, совсем не тронула Некрасова.
— Вы так думаете? — все с той же мягкой улыбкой спросил он.
Чикатило закивал.
— Вы человек, несомненно, образованный, интеллектуальный. Вы не терпите праздности. Не любите легкомыслия, — сказал Некрасов.
— Это вам моя жена рассказала?
Некрасов достал из внутреннего кармана паспорт, заложенный билетом на самолет. Положил билет на стол перед Чикатило.
— Это мой билет на самолет от Москвы до Ростова. Обратите внимание на дату и время.
— Зачем мне ваш билет? — буркнул Чикатило.
— Чтобы вы поняли, что я с вами абсолютно честен. Я прилетел из Москвы несколько часов назад. У меня не было времени, чтобы поговорить с вашей женой.
Чикатило задумчиво посмотрел на билет, затем на Некрасова.
— А в детстве вы, полагаю, грезили романтикой партизанских отрядов.
— С чего вы взяли? — не понял Чикатило.
— У каждого человека есть свои психические особенности. Когда они незначительны, человека считают нормальным. Но если этих особенностей много и они ярко выделяются, говорят об отклонении от нормы. Изучение ярких особенностей — моя работа.
Некрасов задумчиво разглядывал Чикатило, потом открыл папку, достал из нее несколько листов бумаги с отпечатанным на машинке текстом, положил на стол.
— Что это?
— Почитайте, — Некрасов пододвинул листы к Чикатило.
Тот взял, нехотя начал читать вслух:
— «…„X“ в достаточной мере владеет ситуацией, контролирует ее развитие в нужном ему направлении… — На лице Чикатило возник интерес, он продолжил чтение, бубня под нос. — …Сила мотива „за“ может быть связана со многими факторами: с изменениями физического состояния окружающей „X“ природной среды, состоянием его организма, с некоторыми особенностями окружающего его психологического климата, микросоциальной среды (семья, работа)… — Чикатило прервался, посмотрел на Некрасова и снова углубился в документ: — …Выбираемый партнер не безразличен и не случаен для „X“, а является результатом селекции. Пол преобладает женский, что свидетельствует о том, что истинный, желаемый объект для „X“ — женщина…»
Чикатило вопросительно посмотрел на Некрасова.
— Это проспективный портрет, — ответил на незаданный вопрос Некрасов. — Я составил его семь лет назад. В тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году. Видите, я вас понимаю, Андрей Романович. И хотел бы понимать еще больше.
В глазах Чикатило блеснули слезы.
— И поверьте мне: милиция вас уже не отпустит, — вкрадчиво сказал Некрасов. — Только они настроены вас судить и наказывать. А я хочу вам помочь. Вы меня понимаете?
Чикатило сморгнул, часто закивал.
— Вот и прекрасно, — Некрасов улыбнулся и раскрыл блокнот.
* * *
Спустя час с небольшим Некрасов вошел в кабинет следственной группы. На лице его была загадочная полуулыбка.
— Ну что, Евгений Николаевич? — привстал Горюнов.
— Он признался? — Витвицкий тоже встал.
Некрасов положил на стол несколько листков, вырванных из блокнота и густо исписанных мелким почерком.
— Ну, не тяните кота за это самое… Что? — нахмурился Липягин.
— Я вас поздравляю, — сказал Некрасов. — В этот раз вы взяли того, кого нужно. Убийств больше не будет. А это… — Он двинул листки к центру стола. — В общем, я придумал, как его расшевелить, и он готов дать признательные показания. Но впереди у нас большая работа.
Люди в кабинете выдохнули, заулыбались, Ковалев на правах старшего по званию первым начал читать признание Чикатило.
— Евгений Николаевич, как вам удалось? — спросил Витвицкий.
— Понимаешь, Виталий, у нормального человека две системы общения: вербальная и невербальная, — ответил Некрасов. — Причем в неформальной обстановке невербальная система зачастую является основной. Ну, например: женщина вам говорит «нет», но в ее интонации и поведении вы улавливаете «да». А для садистов такие оттенки недоступны, они способны лишь к формальной коммуникации.
— Как сейчас говорят — не врубаются типа? — уточнил Липягин.
Некрасов кивнул с улыбкой:
— Очень точное слово — «не врубаются». При этом в обычной формальной ситуации они ничем не отличаются от нас. Вот этот Чикатило: в армии он был одним из лучших. Он даже в партию там вступил. А в неформальной ситуации, когда общение происходит на невербальном уровне, когда нужна интуиция, такие люди не понимают происходящего, они становятся как бы слабоумными, причем остро чувствуют эту свою ущербность.
— И мстят? — оторвался от чтения Ковалев.
— Ну поначалу просто стараются тщательно
