понизил голос, — парадоксальное выделительство!
— Поясните, — попросил Некрасов.
— Моя группа крови и группа спермы отличаются друг от друга, — Чикатило улыбнулся. — А у всех остальных людей они совпадают.
— Как давно вы об этом знаете?
— С восемьдесят четвертого года.
Ковалев с Липягиным переглянулись. Чикатило смотрел на микрофоны, словно он разговаривал с ними.
— Мне предъявлено обвинение в тридцати пяти убийствах, изнасилованиях и актах мужеложства, совершенных между тринадцатым июня тысяча девятьсот восемьдесят третьего года и шестым ноября тысяча девятьсот девяностого года. Я полностью признаю свою вину в совершении этих преступлений и готов дать все необходимые показания.
Наступила звенящая тишина, только слышно было, как шуршали бобины магнитофона.
— Стоп! Перерыв пять минут, — объявил Брагин и кивнул одному из офицеров. — Принесите материалы по убийствам в восемьдесят третьем и восемьдесят четвертом годах.
Затем он обратился к Чикатило:
— Вам что-то нужно? Чай, обед? Может быть, в туалет хотите?
— Я хочу все рассказать, — ответил Чикатило с улыбкой. — Я давно хотел лечиться, но обращался к врачам редко, надеялся на Чумака и Кашпировского [14]. Я готов давать показания по совершённым преступлениям, но прошу не терзать меня деталями, подробностями, так как моя психика этого не выдержит.
* * *
Липягин и Горюнов курили на лестнице, рядом прохаживался Витвицкий, о чем-то напряженно размышляя.
— Своими бы руками задушил паскуду… У меня в голове не укладывается… Как? Зачем? Детей… — Липягин хмурился, глубоко затягиваясь от волнения.
— А то ты до этого не знал, — проворчал Горюнов.
— Это называется персонификация, — вмешался Витвицкий. — До этого все преступления были разобщенными и из-за этого казались абстрактными, а сейчас вы видите перед собой конкретного человека, совершившего их.
— Спасибо, Виталий Иннокентьевич. Разъяснил. — Липягин делано поклонился, затушил окурок.
— Зря вы иронизируете, товарищ майор, — раздался голос вышедшего из коридора на лестничную площадку Некрасова. — Мой коллега все правильно объяснил. Более того, вас ожидает немало сюрпризов.
— Это каких, интересно? — поинтересовался Горюнов.
— Люди психологического склада, подобного этому Чикатило, очень скрупулезны и въедливы во всем, что касается их личности. Я думаю, что он помнит каждое убийство вплоть до мельчайших деталей. Вы предъявили ему тридцать пять, кажется, эпизодов?
Липягин кивнул.
— На самом деле их куда больше, я уверен, — сказал Некрасов.
— Куда уж больше? — снова нахмурился Липягин.
— Вы считаете, что за годы расследования все группы, которые работали по делу Чикатило, не сумели… — начал Горюнов, обращаясь к Некрасову, но тот перебил его:
— Я не считаю, Олег Николаевич. Я это твердо знаю. А сейчас извините, мне нужно идти.
Некрасов пошел вниз по лестнице. Липягин, Горюнов и Витвицкий, не сговариваясь, смотрели ему вслед.
— А если он оговорит себя? — неожиданно сказал Витвицкий.
— Да это как раз всегда можно проверить — есть ли алиби? — пожал плечами Липягин. — Подтвердится ли признание показаниями жены, родственников, знакомых, сослуживцев? Следственный эксперимент, в конце концов. Вывезти на место преступления — и пусть показывает, где лежал труп, где что… Да чего я тебе объясняю, сам все знаешь. — Липягин закурил новую сигарету и продолжил: — Кстати, мужики… У меня со свидетелями завал: там сотни человек в списке. И надо побеседовать с женой. Занятие малоприятное, но… Может, спички потянем — кому достанется?
— Не надо спичек. Я готов, — твердо сказал Витвицкий.
— А я подстрахую. — Горюнов хлопнул Липягина по плечу. — Занимайся свидетелями.
Горюнов докурил и ушел, а Витвицкий все мялся, посматривая то в сторону, то на Липягина, и, наконец, спросил:
— Извините, товарищ майор… А у вас нет информации о старшем лейтенанте…
— Об Ирке? — понимающе кивнул Липягин. — Извини и ты, капитан, — нет. Уволилась. Уехала. Но комната за нею осталась, и ключи она не сдавала, имей в виду.
* * *
Фаину Чикатило Витвицкий и Горюнов допрашивали в небольшом кабинете на первом этаже.
— Скажите, неужели у вас ни разу не возникло подозрений в отношении вашего мужа? — спросил Горюнов.
— Нет, — опустив глаза, ответила Фаина.
— Но вы же жили с ним, извините, спали вместе. Его отклонения в сексуальном плане должны были быть заметны… — подал голос Витвицкий.
Фаина неожиданно вскинула голову, сказала с болью:
— Да он же совсем слабый в этом самом плане, понимаете?! Он не мог ничего! Ну редко совсем. У нас было-то за все годы… Последние шесть-семь лет, когда я предлагала ему побыть со мной, он отказывался… Злился, говорил: «Бездельница, зажирела. Тебе что, жеребца подать?»
— Таким образом, вы утверждаете, что последние шесть-семь лет вы с ним почти в половой близости не были? — уточнил Горюнов, делая пометки.
Фаина опустила голову, молча кивнула.
— Ну хорошо… А другие люди? Кто-то, может быть, сообщал вам сведения о нем? Что он совершает какие-то недопустимые действия?
— Мой брат говорил, что Андрей состоял в интимных отношениях с его женой, но я не поверила. Позже жена брата рассказывала мне сама, что вступала с ним в половую связь после развода с братом, — Фаина тщательно подбирала слова. — Она сказала… Сказала, что… Половой акт у них прошел быстро… Не знаю, может быть, это неправда все… — Она вдруг заторопилась, зачастила. — Мне говорили, что Андрей… Что он в Шахтах, когда мы жили, к соседским детям приставал! А я не верила, смеялась… — Вдруг Фаина закричала, взмахнув рукой. — Дура! Я думала, что у него половое бессилие и что он не мог… Господи!
Фаина закрыла лицо ладонями, зарыдала.
— Воды! — приказал Горюнов.
Витвицкий встал, налил из графина в стакан воду, подал Фаине.
— Выпейте, пожалуйста.
— Как жить теперь?! А?! Как на людей смотреть?! — рыдала Фаина.
Трясущейся рукой она взяла стакан, жадно выпила, немного успокоилась, вытерла слезы, размазав тушь по лицу, и заговорила уже почти спокойно:
— Что вы еще хотите знать?
— Извините, а вы никогда не замечали странностей во внешнем виде, может быть, он вещи чужие приносил? — спросил Витвицкий.
— Нет, не приносил. Никогда. — Голос Фаины звучал теперь глухо и даже равнодушно. — На его одежде я несколько раз замечала кровь, но муж объяснял это тем, что он во время погрузки поцарапался или порезался. У меня это сомнений не вызывало, так как снабженцу часто приходится работать как грузчику. Вещи его с пятнами крови и грязи я стирала…
— Он часто отлучался?
— Да, но он объяснял это работой, командировками, тем, что приходится задерживаться из-за получения товаров. Я ему верила… Не верить ему у меня оснований не было… — Фаина смотрела в окно, чуть покачивалась, говорила монотонно, как робот: видимо, у нее произошло эмоциональное выгорание. — Деньги он всегда приносил домой… На командировочные даже покупал продукты, экономил и покупал. Ограничивал себя в еде и одежде…
— То есть
