– Может быть, для меня, – признал я, – но ни в коем случае не для Занссена.
Помолчав, Гиммлер раздраженно бросил:
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом.
Так я и не выяснил ничего, что могло бы пролить свет на эту историю. Неопределенность продолжала существовать, и устранить опасность не удалось.
Второй запуск «А-4» прошел без малейшей оплошности, и Гиммлер собрался уезжать. Он пообещал изложить нашу точку зрения Гитлеру, добавив, что окажет нам помощь в случае благоприятного решения Гитлера.
В начале сентября 1943 года, вскоре после налета на производственные центры, в нашей программе появилось новое имя. Гиммлер назначил бригадефюрера СС доктора Каммлера, возглавлявшего отдел строительства в штаб-квартире СС, ответственным за строительные работы, необходимые для выпуска продукции, за что отвечал специальный комитет по «А-4» при министерстве вооружений. Эффективность программы, за которую продолжала в полной мере нести ответственность армия, уже была снижена созданием специального комитета, подчинявшегося министерству вооружений. В чем был смысл дальнейшего дробления программы путем назначения «комиссара», который напрямую подчинялся Гиммлеру?
Данная ситуация объяснялась положением, сложившимся в производстве вооружений, которое наконец коснулось и «А-4». Новые организации возникали рядом со старыми, как грибы после дождя, и начинали стремительно распухать. Во многих случаях их функции перекрывали, а то и впрямую дублировали друг друга. Все их начальство откровенно жаждало власти и с тупым упорством ревниво отстаивало свою независимость. Случалось, что в их составе оказывалось несколько способных сотрудников, и тогда на первых порах они добивались некоторых успехов. Таким образом они оправдывали свое существование и даже претендовали на расширение. Но довольно быстро они разрастались до полной неуправляемости, и их кругозор сжимался, как у их предшественников или соперников, что, по их мнению, и было причиной неудач последних.
Весной 1943 года генерал фон Унру по приказу Гитлера посетил все эти тыловые учреждения, включая и отдел вооружений сухопутных войск. В его задачи входило устранить из них всех военнообязанных мужчин, не работавших непосредственно на войну, сократить число гражданских учреждений и избавиться от лишних отделов и управлений. На совещании в управлении вооружений сухопутных войск он сказал его главе:
– Во время моего последнего визита вы описали обязанности вашего управления и привели причины необходимости такого большого штата. Так вот, я только что выяснил – точно такими же обязанностями занимается и министерство вооружений. Вы дублируете его работу. Можете ли вы это объяснить?
Генерал Лееб, у которого в углах глаз собрались морщинки, говорившие, что он сдерживает улыбку, с невозмутимым лицом ответил:
– Объяснение очень простое. Если изобретение пользуется успехом или приносит какую-то пользу, похвалы достаются министерству вооружений. Если предложение неудачное, все шишки валятся на голову управления вооружений сухопутных войск. Во всяком случае, работой занимается управление.
Не знаю, убедил ли генерала Унру этот довод, но, во всяком случае, от первоначального объема сокращений штата управления осталось только 20 процентов.
Чтобы положить конец растущей неразберихе, бюрократизму и межведомственным ссорам, была предпринята попытка в особо важных случаях, которые могли дать выгоду, назначать специальных уполномоченных, которые должны были безжалостно, невзирая на лица и связи, разбираться в деле. Никто не мог осознать, что и этим специальным уполномоченным придется сталкиваться друг с другом в узком бутылочном горлышке, куда они будут проталкивать свои требования на вакуумные трубы, редкий металл или специалистов.
По мере того как продолжали править подозрительность, зависть, ревность и зуд независимости, глава каждой организации, полный упорного желания оставаться на плаву, теперь сам себе назначал заместителей в тех областях, которые особо интересовали его; заместители эти отчитывались только перед ним. Мотивом его действий конечно же было только желание помочь. Получатель такой мнимой помощи оставался на своим посту и письменно напускал туману благодарными фразами такими, как «Конечно, только под вашим руководством…», «В соответствии с вашими указаниями и идеями…», «В самом тесном сотрудничестве…», «Посоветуйте, как с этим справиться…» – и тому подобным очковтирательством.
А вот уполномоченные, принадлежавшие к разным организациям, как правило, оказывались весьма крутыми личностями, чего и следовало ожидать в соответствии с их задачами. Они редко меняли свое сложившееся мнение, как бы их ни убеждали, ни взывали к здравому смыслу. Когда пять или шесть человек занимались программой, «директор» которой не обладал властью принимать решения, неминуемо возникали сложности, пусть даже их авторы были полны самых благих пожеланий.
Расхождения во мнениях не заставляли себя ждать, и, так как непонятно было, кто несет ответственность, энтузиазм уступал место подозрительности. Затем начинались словесные стычки типа «Меня не волнуют ваши слова, я буду действовать так, как говорю», «Вы не имеете права отдавать мне приказы; вы не мой начальник», «Решение принимает старший по званию офицер», «Я должен буду послать рапорт по команде, где и примут решение».
Результатом были интриги и непрестанная борьба за власть. В конфликт втягивались высокие инстанции. Решение наконец принималось, но его сопровождали ехидные замечания о бездарности других сторон, о некомпетентности властных структур. Их, как правило, высказывал человек, который мог рассчитывать на поддержку наверху.
6 сентября 1943 года в ходе деловой поездки в Берлин я впервые встретил доктора Каммлера, нового уполномоченного по строительству.
У него была стройная фигура профессионального кавалериста; сорока с небольшим лет, широкоплечий и узкобедрый, с резкими чертами лица, покрытого бронзовым загаром, с высоким лбом, на который падали вьющиеся, чуть припорошенные сединой, черные волосы, доктор Каммлер обладал внимательными карими глазами; у него был тонкий, с легкой горбинкой нос и плотно сжатый рот со слегка выпяченной, словно от обиды, нижней губой. Такой рот говорил о присущей человеку жестокости, насмешливости, презрительности и высокомерии.
Тем не менее на первый взгляд он производил впечатление личности мужественной, обаятельной и уверенной. Он напоминал героя времен Возрождения, кондотьера периода гражданских войн в Северной Италии. Подвижные черты его лица дышали энергией. Но вот руки у него были грубые и неухоженные.
