Примером того, как Оссендовский использовал попавшие ему в руки недействительные личные удостоверения, могут служить три документа, связанные с фамилией солдата Николая Ракитина. У Оссендовского оказались два удостоверения солдата Сводной пехотной дивизии Николая Ракитина. Первое, выданное ему председателем дивизионного комитета от 2 декабря 1917 г. о том, что он действительно является «гражданином солдатом» этой дивизии с приложением подлинной печати Военно-революционного комитета Сводной пехотной дивизии32. А второе — удостоверение городского лазарета о том, что солдат Сводной пехотной дивизии отправляется на родину в город Барнаул сроком на шесть недель для поправления здоровья33. Справка машинописная по форме, куда вписывались только фамилия и место назначения. На обороте первого удостоверения значилось: «Явлен 1918 г., февраля 17 дня в Управление комиссара 2-го района г. Острова Псковской губернии». То же написано в соответствующих графах подлинного оттиска мастичного штампа. Оба удостоверения были погашены диагональными чернильными линиями. Следовательно, вместо них солдат Николай Ракитин уже получил какое- то новое удостоверение. А эти оставил в том месте, из которого их незаконно получил Оссендовский. И что делает с ними последний?
Он сочиняет письмо от «Разведывательного бюро БГШ» на имя комиссара внутренних дел Петроградской трудовой коммуны от 3 апреля 1918 г. следующего содержания. «Настоящим честь имею просить Вас заменить прилагаемое при сем свидетельство № 495, выданное обер-лейтенанту Линденау на имя солдата Николая Ракитина, на иное свидетельство, так как обер-лейтенант Линденау получил срочную командировку на Дальний Восток для наблюдения за японскими и американскими оккупационными властями и для руководства нашими агентами, выполняющими наш план на Дальнем Востоке. Совершить вторую поездку с прежним документом признано опасным, так как в штабе комиссара Западной Сибири на обратном пути обер-лейтенант Линденау встретил значительные затруднения при предъявлении прилагаемого свидетельства, а в Саратове был арестован по подозрению в шпионстве»34. Таким же путем Оссендовский поступал и с другими попавшими к нему подлинными личными документами. Каждое такое произведение — план целого романа или, во всяком случае, повести. Неиссякаемое воображение писателя работало здесь со столь неблаговидной и безнравственной целью.
Кроме главной, дальневосточно-американской темы, в документах этой серии разрабатывалась и другая, финляндская. Она в основном прослеживалась через документы «Контрразведки при Ставке». Тут прежде всего хотелось бы упомянуть письмо комиссара Ивана Алексеева, датированное 22 марта 1918 г. Оно адресовалось в «Военно-революционный комиссариат Петроградской трудовой коммуны». Письмо было коротеньким: «При сем препровождаю три экземпляра германского циркуляра за № 93, найденные в папке штаба Свеаборгской крепости нашим агентом в Гельсингфорсе»35. Этих трех «оригиналов», приложенных к письму, среди «документов Акермана» не было, вместо них была фотокопия этого циркуляра от 28 ноября 1914 г.36. Документ этот уже хорошо известен нашему читателю. Он был среди документов первой серии на русском языке. Потом, как мы отмечали выше, он был переведен Оссендовским или кем-то по его поручению на немецкий язык, набран в русской типографии на немецкой гарнитуре, переснят на фотографию и в виде фотокопии представлен Сиссону. В этом совпадении Сиссон видел подтверждение подлинности не только своих документов, но и документов первой серии. Он дал фотокопию данного циркуляра на с. 7 брошюры «Германо- большевистский заговор». Вероятно, Оссендовский рассчитывал на то, что включение еще одной фотокопии этого уже известного американцам циркуляра в документы третьей серии (а на этом типографском оттиске циркуляра были сделаны новые пометы перед фотографированием) тоже будет еще одним свидетельством в пользу подлинности всей серии. Поэтому был указан такой необычный источник для этого документа, как штаб Свеаборгской крепости.
Этот штаб еще раз упоминался в письме «Nachrichten Bureau», датированном 4 апреля 1918 г. на имя председателя Совнаркома. «Разведочное отделение, — говорилось там, — уполномочено заявить протест против доказанного участия в боях с финскими белогвардейцами моряков команды "Грифа", а равно против спешного вывоза архива штаба Свеаборгской крепости и, в частности, Контрразведочного отделения штаба командующего Балтийским флотом. Все дела названного отделения должны быть переданы нашим офицерам в Гельсингфорсе во избежание того, чтобы дела отделения сделались достоянием гласности»37. Данное требование подтверждалось донесением контрразведчика П. Кораблева (на бланке «Контрразведки при Ставке» и с исходящим номером) от 5 апреля 1918 г. председателю Высшего военного совета. «Исполняя Ваше личное распоряжение, — говорилось там, — сообщаю, что в Гельсингфорсе из Отдела морской контрразведки германские офицеры через матросов Кириллова и Кайсу изъяли все дела о вербовке финнов на службу Германии в 1914-15 гг. и о доставке в Финляндию оружия. Мне с большим трудом удалось получить лишь следующие документы, которые сопровождаю»38. Далее следовал подлинный документ: рапорт подполковника Волобуева на бланке коменданта города Або 5-го участка Финляндской пограничной охраны начальнику этого участка от 3 июля 1915 г. о вербовке финских уроженцев в качестве германских агентов на случай вторжения германских войск в Финляндию39. Прилагаемый к этому подлинному рапорту доклад того же подполковника представлял собой уже копию, выполненную Оссендовским от имени «Контрразведки при Ставке» и заверенную «комиссаром Ив. Алексеевым» и поддельной печатью40. Таким путем, как обычно, Оссендовский достигал своей цели — внушить мысли о том. что все документы являются подлинными.
Другие документы обоих «учреждений» в совокупности с проставленными на них пометами, касающиеся финляндских дел, должны были создавать впечатление того, что представители русского народа в лице моряков Балтийского флота сопротивляются противоестественному союзу с недавним врагом, стремятся всюду, где могут, демонстрировать свою воинственность, и только большевистские правители России заставляют их, сдерживая свои чувства, наблюдать, как Германия устанавливает контроль над всей страной.
А. М. Оссендовский, используя различные события тогдашней политической жизни, стремился кое-чем подкрепить и свои доказательства, по выражению Сиссона, «базовой конспирации» между большевиками и германскими властями. В этом отношении большой интерес представляет письмо «Nachrichten Bureau» от 2 апреля 1918 г. № 1345 на имя управляющего делами Совета Народных Комиссаров. «По поручению Генерального штаба, говорилось там, — Разведочное отделение имеет честь просить сообщить все обвинения против г. председателя Центрального Исполнительного Комитета Совета рабочих и солдатских депутатов Свердлова и бывшего Верховного главнокомандующего Крыленко, возбужденные бывшим морским комиссаром Дыбенко в следственной комиссии по делу последнего. Отделение особенно интересуется показаниями комиссара Дыбенко об участии гг. Свердлова и Крыленко в совещаниях с представителями нашего Генерального штаба в июле 1917 года»41. Да, фактом является то, что П. Е. Дыбенко за сдачу Нарвы 3 марта 1918 г. был привлечен к ответственности и в мае того же года судим. Но он был по суду оправдан42. Насколько можно установить, никаких заявлений указанного выше свойства Дыбенко в процессе следствия не делал. Надо еще добавить, что с 5 июля по 5 сентября он сидел в тюрьме. Тогда же в Могилеве был арестован и Н. В. Крыленко и находился в Петрограде в тюрьме вплоть до середины сентября 1917 г. Но, выдвинув свое ложное обвинение против большевиков еще в «документах Сиссона», Оссендовский всячески старался подтвердить его столь же ложными приемами.
