– В любое назначенное вами время, – был мой ответ.
На следующий день, с душевным трепетом, я переступил порог архитектурной мастерской на площади Маяковского. Алабян выделялся среди группы своих коллег высоким ростом и крупным телосложением. Туркенидзе представил меня в самом благоприятном свете. Алабян протянул свою пухлую холеную руку со словами:
– Добро пожаловать в нашу архитектурную мастерскую!
Вслед за ним пожали мне руку и стоящие рядом. Некоторые фамилии запомнились сразу: Степанов, Бранденбург, Баталов. Вскоре я понял, что эта троица среднего возраста представляла главный творческий костяк мастерской. Мне определили рабочее место у большого окна. Туркенидзе показал предварительно согласованный вариант эскизного проекта жилого дома на проспекте Мира. К техническому совету предстояло подготовить демонстрационный материал. Его, на профессиональном языке, архитекторы называли весьма звучно – «показуха». «Показуха», как правило, выполнялась на подрамниках или планшетах, обтянутых ватманом. На них в художественно-графической манере изображались основные разделы проекта. Важная роль отводилась аксонометрии – перспективе здания. Ее-то в порядке проверки Туркенидзе и поручил мне. К счастью, еще во Львове я освоил различные методы перспективных построений. К следующему дню приготовил несколько эскизов, с учетом ракурсных сокращений. Туркенидзе ткнул пальцем в один из них и скомандовал:
– Быстро на большой подрамник! Время поджимает. В твоем распоряжении считаные дни. Надеюсь, не подведешь.
Мне предстояло выдержать очередной серьезный экзамен. От него зависело дальнейшее пребывание в мастерской. Несколько дней я приходил в мастерскую раньше всех, а уходил ближе к полуночи. Получил разрешение в гордом одиночестве поработать и в летнее погожее воскресенье. Построение перспективы в карандаше оказалось очень сложным. В духе пятидесятых годов фасады новостроек украшались многочисленными архитектурными деталями. Это были пилястры с ордерными завершениями, раскреповки, пояски, наличники окон, вставки с барельефами, вычурные карнизы и другие украшения. Мне даже казалось, что Туркенидзе перестарался в отношении декора. Прорисовка в перспективе всех деталей потребовала большого терпения и зрительного напряжения. Наконец появился свет в конце тоннеля. Я с облегчением наносил на ватман последние карандашные линии, когда за спиной услышал мягкий голос Алабяна:
– Ну что ж, для начала неплохо!
Я стремительно обернулся. Алабян приветливо улыбался, а рядом стояла необыкновенно красивая женщина, очень похожая на популярную тогда киноактрису. Протянув красивую холеную руку, к которой я невольно приложился, она представилась как Людмила, супруга архитектора. Я не удержался от комплимента:
– Вы как будто сошли с экрана! Вылитая Целиковская!
Она рассмеялась.
– Многие это говорят! Поверьте, я не двойник, а та самая настоящая Людмила Целиковская[56].
Дальнейший разговор прервался, так как подошел Туркенидзе в сопровождении Степанова и Бранденбурга. Выразил удовлетворение, что так быстро завершено построение перспективы в карандаше. Даже похвалил при всех, не без оговорки:
– Хорошо. Однако у меня есть замечания, которые прошу выполнить к следующему просмотру.
Их набралось несколько десятков. После этого, взглянув на часы, он со всеми раскланялся и гордо удалился. Я не скрывал своего огорчения и растерянности от обилия замечаний. Легче было все переделать, чем перетирать тщательно прорисованные участки. Присутствующие заметили мою растерянность. Алабян положил руку мне на плечо.
– Не расстраивайся. Замечания неизбежны в любой профессии. Особенно в такой наглядной, как архитектура. Важнее всего добрые слова, сказанные перед этим. Твой руководитель редко их произносит. Желаю успешного завершения перспективы!
Алабян медленно проследовал вместе с Целиковской в другое помещение. Я остервенело начал вносить исправления. На следующий день, раньше обычного, появился Туркенидзе. Он остановился перед подрамником, молча созерцая его. Через несколько минут произнес неожиданные для меня слова:
– Быстро же ты успел учесть все мои замечания! Вот что значит энергия и хватка молодости! В твои годы я был такой же быстрый и неуемный.
Его высказывание повергло меня в растерянность. Ведь удалось исправить лишь малую часть. Во мне боролись два чувства – признаться или промолчать. В результате я промычал что-то невнятное. Туркенидзе разрешил приступить ко второму этапу – обводке тушью – и гордо удалился. Я решил узнать мнение авторитетных коллег. К Туркенидзе они относились доброжелательно, но со снисходительной иронией. Выслушав меня, рассмеялись:
– Успокойся, все идет нормально! Просто сказывается возрастное ослабление памяти. А в целом он добрый человек и большой друг нашего уважаемого мэтра. Они хорошо ладят!
Завершающий, третий, этап был наиболее ответственным. Его профессиональное название – отмывка. Не в смысле «отмывание денег», «отмывание пятен» и т. п. Архитектурная отмывка – кропотливый художественный процесс придания плоскому изображению объемной формы. Это достигалось многократным наложением на ватман кистями прозрачной тонированной жидкости. В те времена – разведенный до уровня «слезы» китайский чай и тушь. Иногда чай заменяла акварель ленинградского производства «Черная речка». От общей отмывки больших плоскостей, фасадов, осуществлялся переход к частной, детальной проработке кистями отдельных деталей. За счет игры света, полутени и тени создавалось зрительное ощущение объемности форм. Чтобы не «запороть» перспективу, я очень тщательно отмывал ее «слезой». Мне очень помогали в работе молодые архитекторы. Они были примерно моего возраста, но уже несколько лет как окончили институт. Их советы, опыт и навыки во многом способствовали успешному завершению моего первого профессионального задания.
Дополнительно, в оставшееся время, Туркенидзе поручил мне выполнение еще нескольких подрамников с различными графиками, таблицами, расчетами. Он пригласил меня на расширенный совет при главном архитекторе Москвы. Я с большим интересом слушал выступления маститых экспертов по различным разделам проекта. Из их уст услышал для себя много нового и полезного. Правда, несмотря на малый опыт, в потоке красноречия мной улавливались высказывания на уровне общеизвестных прописных истин. В итоге проект был одобрен – с условием доработки по замечаниям членов Совета и экспертов. Предстоял длительный процесс разработки рабочей документации для строительства. Туркенидзе подключил меня к группе разработчиков в качестве «рабочей лошадки».
