Конфликт с губернатором был неизбежен. Для Рычкова, приверженца истины в большом и малом, превыше всего были труд и долг совести, желание усердно служить Отечеству и русской науке, не требуя высоких чинов и вознаграждений: «к лакомству и к нажиткам я не склонен». Всякая мысль, идея у него обычно превращались в стремление преобразовывать окружавшую жизнь. Каждому своему убеждению он старался придать практическую направленность.
Иными заботами жил Рейнсдорп. В Оренбургский край он, генерал-поручик, прибыл 29 сентября 1768 года из Петербурга, где жил в окружении столичной роскоши и знатных придворных вельмож. Быстрота продвижения по службе, уровень власти, круг влиятельных лиц — вот чем измерял он цель своей и всякой другой человеческой жизни. Он весьма оскорбился должностью правителя маловедомой губернии, тайно ждал от судьбы милостивого случая возвратиться в столицу.
Человек сугубо военного склада и мышления, Рейнсдорп все административные и хозяйственные дела решал силой приказа, изгонял из обихода и своих взаимоотношений с подчиненными всякую демократию, требуя беспрекословного подчинения. Наука, вопросы образования мало интересовали его, с высокомерной снисходительностью относился он к предложениям, советам и вообще к научным занятиям Рычкова, хотя поначалу был любезен с ним в надежде обрести в его лице сладкозвучного певца своих военных и административных заслуг.
Но Рычков, обнаружив в Рейнсдорпе чванливого, грубого чиновника, помышлявшего более всего о наживе и карьере, чем о процветании государства, не мог почитать ни его самого, ни стиль его правления. И хотя Петр Иванович вел себя деликатно, исполняя энергично все служебные распоряжения губернатора, Рейнсдорп относился к нему с нарастающей неприязнью и подозрительностью. Наличие у Рычкова своего, подчас строго объективного мнения о положении дел в губернии он расценивал как инакомыслие, пренебрежение к местной власти, стремление быть умнее и выше всех. Рычкову, как, впрочем, и всякому подчиненному, он мог простить дурной поступок, воровство, взятку, пьянство, но не терпел независимого ума, гражданской смелости.
Словом, не какие-то случайные, субъективные причины мешали этим двум весьма влиятельным в обширнейшем крае личностям объединиться для совместного дела, а разность гражданских и моральных кодексов.
Отправляя без санкции Рейнсдорпа свое сочинение о калмыках в Петербург, Рычков не предполагал, что этот его шаг вызовет резкое недовольство губернатора Однако история с калмыками подсказала ему выводы на будущее: в своих взаимоотношениях с губернатором он стал более осмотрительным.
Меж тем положение в крае осложнялось. Рейнсдорп еще не закончил бесплодные хлопоты по задержанию калмыков, как взбунтовались яицкие казаки.
«История народов многие примеры представляет и дает нам знать, — отмечал в своей «Летописи» Рычков, — что от слабостей и невежества начальников происходят часто неустройства, смятения и гибель не только таких малых обществ, каково было и ныне еще есть Яицкое, но и больших городов, а иногда и целых областей. Слабости, раздоры и междуусобия старшин, сколько известно мне по их прежним делам, издавна уже были, и я довольно еще помню приезд в город Самару яицкого войскового атамана Григория Меркурьева и тамошнего ж войскового старшины Ивана Логинова, бывший при самом же начале Оренбургской экспедиции. Сии оба, имея так как врожденную непримиримость и злобу, во всю свою жизнь один на другого в доносительствах упражнялись; а от того в войске Яицком произошли сильные партии», враждовавшие между собой.
Были и другие причины для бунта. Атаманы и старшины взимали с простых казаков большие деньги за право рыбной ловли и добычи соли, наживались за счет сверхмерных поборов. Служилые казаки по полгода не получали жалованья. Войско слало в Петербург жалобы, своих ходоков. На Яик приезжали столичные чиновники-ревизоры, но старшины задаривали их прекрасной икрой и рыбой. Проверки заканчивались, чиновники уезжали, а поборы, налоги, взяточничество оставались. 12 января 1772 года яицкие казаки подняли мятеж. Усмирить бунтовщиков был послан генерал-майор Траунберберг. В кровопролитном сражении он и его команда, а также войсковые атаманы Тамбовцев и Митрясов погибли.
Рейнсдорп требовал прекратить бунт, угрожал казакам продовольственной блокадой, но не предпринимал конкретных мер: поставка хлеба и разного провианта в Яицкий городок не прерывалась. Рейнсдорп ждал распоряжений высшего начальства. Военная коллегия направила против мятежных казаков трехтысячный корпус генерал-майора Фреймана. Казаки выставили десять тысяч конников, но, не выдержав мощного артиллерийского огня, отступили с большими потерями. Фрейман занял Яицкий городок, где учинил суд и расправу над сотнями пленных.
«…сам фельдмаршал Суворов с любопытством расспрашивал славного мятежника о его военных действиях и намерениях».
А. Пушкин
Либо чужую голову добыть,
Либо свою отдать.
Народная пословица.
13 августа 1773 года в Оренбург проник слух, что один пьяный казак разболтал, будто у них на хуторе проживает царь Петр Федорович.
Вскоре Емельян Пугачев, объявив себя императором Петром III, с многочисленным отрядом захватил станицы Татищеву и Чернореченскую и двинулся к Оренбургу. 17 сентября он обратился к яицким казакам с именным указом:
«Самодержавного императора, нашего великого государя Петра Федоровича всероссийского, и прочая, и прочая, и прочая.
Во имянном моем указе изображено яицкому войску: как вы, други мои, прежним царям служили до капли своей до крови, дяды и отцы ваши, так и вы послужити за свое отечество мне, великому государю амператору Петру Федоровичу. Когда вы устоити за свое отечество, и не истечет ваша слава казачья от ныне и до веку и у детей ваших. Будити мною, великим государем, жалованы: казаки и калмыки и татары. И которые мне, государю амператорскому величеству Петру Федоравичу, винныя были, и я, государь Петр Федоравич, во всех винах прощаю и жаловаю вас: рякою с вершин и до усья и землею, и травами и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиянтом. Я, Великий Государь амператор, жалую вас Петр Федоравич».
Как видно, первые секретари пугачевского штаба были не шибко грамотны, сам же Емельян Иванович писать и читать совсем не умел. Во втором, более грамотном своем указе, обращенном к казакам Илецкой станицы, Пугачев не только продолжал настойчиво афишировать себя великим императором всея Руси, но и ставил перед ними конкретные условия и задачи. Он предлагал казакам выйти из города навстречу к нему «с истинной верноподданической радостью» и в доказательство своей верности положить к его знаменам свое оружие и таким образом присягнуть, за что будут вознаграждены и пожалованы. «Кто же сверх чаяния моего преслушает и не исполнит сего моего великого повеления, тот вскоре почувствует, сколько жестоки приготовлены муки изменникам моим», — грозно предупреждал Пугачев.
