Политическая цель Владимира Путина состоит в том, чтобы создать экономическое пространство протяжённостью от Владивостока до Лиссабона. В конце ноября 2010 года он останавливается в отеле «Адлон» в Берлине, чтобы перед топ-менеджерами немецкого бизнеса изложить свои соображения по поводу зоны свободной торговли и совместной промышленной политики с ЕС, этими мыслями он поделился накануне в статье в газете «Süddeutsche Zeitung». Его предложения – зона свободной торговли без таможенных барьеров, общая промышленная политика и отмена визового режима[270]. От этого, говорит он, могли бы выиграть обе стороны, в том числе, разумеется, и Россия. «Правда состоит в том, что после распада СССР Россия лишилась прямого выхода на крупнейшие экспортные рынки. Возникла проблема стран-транзитёров с их стремлением использовать своё монопольное положение для получения односторонних преимуществ. Отсюда – известные конфликты». И далее Путин особо подчеркивает центральный пункт предлагаемой им программы действий: «Главное – нам надо научиться не на словах, а на деле учитывать стратегические интересы друг друга».
Годы спустя Владимир Путин всё ещё убежден в правильности этих предложений. Во время нашей беседы в Сочи в конце 2013 года он так формулирует аргументы в пользу таких стратегических соображений: сближение с Европой теоретически для нас не плохо, у России есть природные ресурсы, у Европы – технические ноу-хау. В долгосрочном плане это дало бы выигрыш обеим сторонам.
Его целью всё ещё остаётся совместное соглашение с ЕС и Украиной, которое в перспективе также помогло бы изменить технические стандарты России и таких государств, как Беларусь и Украина, чтобы они были совместимы с западными стандартами и, тем самым, стали конкурентоспособными. По этой же причине он долгие годы старался, чтобы Россия была принята во Всемирную торговую организацию, обязательные правила которой в международном масштабе устанавливают, что можно делать, а чего нельзя. После семнадцати лет упорных переговоров Россия преодолела этот барьер и в 2012 году стала членом ВТО.
Недальновидное решение ЕС отклонить российское предложение без его серьёзного рассмотрения раздосадовало его. В нашей беседе он сетует на то, что все последние годы европейцы по большому счёту говорили нам только одно: Украина вас не касается, мы ведь не вмешиваемся в ваши отношения с Китаем, и вы не вмешиваетесь в наши отношения с Канадой. Экономическое «отпочкование» Украины он рассматривает как прямую политическую атаку. Технократические подходы и позиция брюссельского руководства, в соответствии с которой отношение России к Украине больше не имеет значения, он расценивает как стратегию, нацеленную против его страны. Нежелание обсуждать столь радикальное вмешательство с серьёзными последствиями для соседей, ограничившись исключительно его бюрократическим оформлением, приводит Путина как политика просто в недоумение. В кратком комментарии по этому поводу он говорит: не представляет большого труда выяснить, что наше отношение к Украине имеет совершенно иной характер, чем отношения между Брюсселем и Канадой, это действительно совсем не трудно. А в это время в ведомстве федерального канцлера эксперты всё ещё продолжают гадать, почему «Путин всё сильнее замыкается в себе» и «Ангеле становится всё труднее достучаться до него».
Виктор Янукович в 2013 году, тогда ещё в должности президента, осторожно подошёл к предложениям изменить вектор движения Украины в сторону Европы. Он ведёт переговоры одновременно с Брюсселем и Москвой, просчитывая, что для него выгодно, а что нет. Брюссель туманно говорит об «окне возможностей» в этот решающий год, о «дорожной карте» и об «уникальном моменте»[271]. Словесные гирлянды резко контрастируют с результатами переговоров. Украина стоит на краю банкротства. Предложение Брюсселя вполне прозрачно: в случае подписания соглашения Европейский союз готов предоставить Украине помощь в размере 600 миллионов евро. Сумма кредитов, которые страна должна выплатить в ближайшие месяцы, составляет 15 миллиардов евро, в то время как её валютные резервы сократились наполовину. Международный валютный фонд готов предоставить кредит на несколько миллиардов, но только на обычных жёстких условиях по греческому варианту: отмена субвенций, повышение налогов, девальвация национальной валюты. Повышение розничной цены на газ на 40 процентов – только одно из многочисленных требований[272]. Принять эти условия было бы для Януковича равнозначно политическому самоубийству. Он знает, что тогда он утратит любую возможность быть переизбранным в будущем году.
За двенадцать месяцев до этого, когда ситуация ещё выглядела несколько лучше, украинский президент был вполне готов подписать соглашение об ассоциации. Однако тогда, в 2012 году, ЕС, ссылаясь на необходимость соблюдения прав человека, совершенно неожиданно выдвинул дополнительное условие: Янукович должен сначала выпустить на свободу Юлию Тимошенко, бывшего премьер-министра Украины. Заклятый враг Януковича, она была ранее приговорена к семи годам тюремного заключения по обвинению в растрате государственных денежных средств. ЕС соглашается с утверждением оппозиционного политика о том, что судебный процесс был полностью политически мотивированным. Ангела Меркель также звонит Януковичу и требует освободить Тимошенко. «Я хочу Вам помочь, – говорит федеральный канцлер, демонстрируя присущий ей тонкий политический расчёт, – но Вы должны освободить Юлию Тимошенко»[273].
Икона оппозиции, которая до этого проиграла президентские выборы на Украине, становится политическим рычагом. Комиссия ЕС, а также федеральный президент Йоахим Гаук формируют политическую ударную силу в поддержку находящегося в заключении политика с неоднозначной репутацией. В том же году они отказываются от приезда на матчи чемпионата Европы по футболу, которые должны быть сыграны на Украине и в Польше. Федеральное правительство взвешивает возможность объявления полного бойкота – идея, которая вызывает раздражение бывшего председателя федерального конституционного суда Ханса-Юргена Папира. Он делает публичное заявление, в котором называет эту идею «странной» и «погоней за эффектом»: Германия может просто «подать на Украину в Европейский суд», если правительство сомневается в приговоре; однако этот путь нельзя, видимо, рассматривать как «эффектный в медийном отношении»[274].