Спустя три недели, 28 сентября 2013 года, Совет Безопасности ООН впервые после начала войны в Сирии единогласно принимает резолюцию с требованием к Дамаску выдать своё химическое оружие на условиях его последующего уничтожения. Сирия готова сотрудничать, и с тех пор эксперты работают по детально продуманному плану, чтобы выявить и вывезти запасы химического оружия. Ответ на вопрос о том, кто может приписать себе заслугу в достижении успеха, как и ожидалось, звучит по-разному. Впоследствии в Белом доме заявили, что без угрозы применения силы со стороны Америки это решение никогда не было бы принято[258]. Владимир Путин выбирает другой путь, чтобы насладиться промежуточной победой. Он напрямую обращается к американцам.
Через несколько дней после встречи в Санкт-Петербурге «New York Times» публикует статью российского президента. В тексте, озаглавленном «Сирийская альтернатива», он даёт принципиальную критику стратегического подхода США, в рамках которого нанесение военных ударов рассматривается как нормальное продолжение политики другими средствами. Путин пишет, что в Сирии речь идёт не столько об утверждении демократии, сколько о кровавом конфликте различных религий, подогреваемом извне. При этом настораживает то, что попытки силового вмешательства в различные внутренние конфликты становятся для США обычным делом. По этой причине США могут растерять за рубежом авторитет образцовой демократии. Америка всё чаще воспринимается как государство, которое «делает ставку исключительно на грубую силу… под лозунгом “кто не с нами – тот против нас”». В заключение Путин пишет о том, что у него всегда вызывала неприятие претензия на американскую исключительность и ставшая традиционной ссылка на то, что Америка и американцы благодаря своей истории призваны к чему-то более высокому, о чём говорили ещё предшественники Обамы. «Считаю очень опасным закладывать в головы людей идею об их исключительности, чем бы это ни мотивировалось… Мы разные, но когда мы просим Господа благословить нас, мы не должны забывать, что Бог создал нас равными»[259].
Белый дом пребывает в сильной растерянности. Не столько из‑за содержания статьи, сколько, прежде всего, из‑за того, что Путину каким-то образом удалось напечатать статью в «New York Times». Спустя короткое время Барак Обама, выступая в ООН, дал прямой ответ на эту статью, чтобы не оставить, по крайней мере, собственных сограждан один на один с путинской трактовкой.
«Я думаю, что Америка – это нечто особенное. Прежде всего потому, что мы готовы жертвовать нашей кровью и нашим имуществом не только в наших собственных интересах, но и в интересах всех»[260].
Владимир Путин не одинок со своим взглядом на действительность; не для всех государств настойчивое подчёркивание этой совершенно специфической формы американской исключительности выглядит привлекательным. Ведь такая претензия на собственную исключительность также подразумевает претензию на привилегию одновременно определять интересы всех по принципу «что хорошо для Америки, то хорошо и для остального мира».
Все эти события произошли за три месяца до нашего разговора в красном поезде «Ласточка». С того времени число проблем не уменьшилось. На обратном пути после инспекционной поездки в Сочи, Путин сухо констатирует: в этом году довольно много всего случилось, и нет никаких признаков, что в будущем будет иначе. Осмотр олимпийских объектов в этот декабрьский день, как и ожидалось, не принес много новостей – за исключением очередных заверений излучающих оптимизм руководителей олимпийских стройплощадок в том, что всё идёт как надо, и неизбежных в таких случаях телевизионных съёмок для новостей, которые должны показать, что президент неустанно заботится обо всём. Многое будет готово в самую последнюю минуту, но Владимир Путин убеждён, что всё обязательно будет готово. Никакой катастрофы, всего лишь несколько неприятных мелочей, которых невозможно избежать. На обратном пути в резиденцию его сотрудники информируют о развитии совсем другого кризиса: ситуация на Украине обостряется.
Перед тем как попрощаться, Путин спрашивает меня, могу ли я объяснить, что немецкий министр иностранных дел потерял на Майдане?
Это риторический вопрос. Владимир Путин не ждёт на него ответа. Он торопится на следующее заседание. С началом кризиса в Киеве Совет национальной безопасности с участием руководителей спецслужб и министра обороны Шойгу собирается всё чаще.
19. Разочарование и свобода. Упорное перетягивание каната по поводу Украины
На майдане Незалежности (площади Независимости, известной теперь всем как Майдан), центральной площади в Киеве, в этот вечер собрались тысячи людей, протестующих против правительства. Они стоят вокруг зажжённых металлических бочек, пытаясь на трескучем морозе согреться у пылающего огня – в надежде растопить чувство собственного разочарования. После того, как президент Янукович после многих лет бесконечных переговоров отложил подписание соглашения об ассоциации с ЕС, протесты вновь стали набирать силу. Не подписав соглашения с Европейским союзом, украинское правительство предлагает создать совместную комиссию в составе ЕС, Украины и России, чтобы договариваться по спорным торговым вопросам, вместо того чтобы раз и навсегда определиться, к какому лагерю оно принадлежит. Брюссель поставил Киев перед выбором – принять решение или в пользу Европы, или в пользу России. А Владимир Путин продолжает свою работу, чтобы убедить Украину присоединиться к Таможенному союзу между Россией, Беларусью и Казахстаном. Для Украины Россия до сих пор остаётся важнейшим торговым партнёром.
«Люди друг друга зовут на Майдан требовать подписания договора. Просят брать с собой тёплые вещи, карематы, термосы с горячим чаем и запас еды на ночь», – записывает писатель Андрей Курков в своём «Дневнике Майдана» 21 ноября 2013 года, в день отказа от подписания[261]. Он живёт в пятистах метрах от Майдана. Противостояние растянется на недели и будет постоянно нарастать.
Злоба против тех, «кто наверху», и нежелание дальше мириться с безысходностью, нищетой и коррупцией – вот что движет протестом против действий правительства, которое только что показало дулю Европейскому союзу. Хотя даже в случае подписания соглашения вступление Украины в ЕС стало бы возможным только спустя многие годы. Европа для собравшихся на площади Независимости – это воплощение заветной мечты о благосостоянии и порядке, надежда на то, что кроме унылой повседневности и всех тех лишений, которые с ней связаны, может быть и другая перспектива. Речь также идёт о старых политических «долгах», которые власть уже давно должна была погасить. Страна находится на краю государственного банкротства. Не только надежда на лучшее будущее, но и прямой протест против жёстких действий милиции за несколько дней до этого побуждает массу людей идти в это предрождественское время на Майдан, чтобы сказать своё веское слово.
