Итогом этой непонятной операции явилось извлечение всех боевых пловцов из воды со всеми их потрохами и инвентарным имуществом, а также их бесславное «пленение». Боевые пловцы были в гидрокомбинезонах с дыхательными аппаратами и с подводным буксировщиком.
Другая встреча, но уже с горе-контр-ПДССниками была на сухопутной территории нашей базы. Как-то во второй половине дня, прогуливаясь по бездорожью, я неожиданно для себя напоролся на выставленную против «диверсантов» безмятежно и нагло спящую засаду, и даже растерялся. Одетые в камуфляж моряки, разморенные жарким солнцем, валялись в высокой и густой траве, будто убитые. На кого-то из них я даже чуть не наступил, ибо увидел их в каком-то полуметре от себя. Признаюсь, что при виде трех парней в камуфляже, беззаботно разлегшихся у моих ног, я опешил. Их сон был настолько крепок, что даже шум моего продвижения, пока я продирался сквозь густую и высокую траву, никого не разбудил. Постояв с минуту в раздумье с извечным вопросом «Что делать?», я решил не тревожить сна намаявшихся за день младших коллег, а пошел по своим делам, удивляясь их беспечности. Можно было конечно заорать дурным голосом во всю глотку, например:
— Рота подъем! Вспышка слева, вспышка прямо, — имея в виду себя, и, как показывают в голливудских фильмах, засадить прямым ударом ноги промеж двух прожекторов с установкой фонаря дополнительной подсветки спящему бойцу.
Но не стал этого делать, ибо не люблю тот буржуйский кинематограф.
Вывод: Уважение к старшему, заботливое отношение к младшему товарищу, бережливость друг к другу — вот что лежало в основе взаимоотношений в СА и ВМФ СССР. Это обеспечивало преемственность дел и традиций, делало нас непобедимым монолитом. Христово «Возлюби ближнего как самого себя» трансформировалось у нас в фразу: «Хочешь выжить, береги товарища» — которую мы понимали умом и принимали сердцем.
Я русский, а значит, добрый, и пожалел пацанов, а может, и себя заодно. Ведь после одной моей вспышки я вполне мог получить в качестве ответной реакции на пару десятков больше и в итоге обеспечить себе под глаз халявный прожектор, каким подсвечивают небо во время авианалета.
Визит в вещевую часть — безрезультатно — 15.30-15.45.
Замер формата стенгазеты «Комсомольский прожектор» — 15.45-16.00».
О подгнивших фруктах
За время службы на флоте у меня сложилось впечатление, что все эти береговые службы работали по расписанию «из-под полы». Они вообще вели себя так, словно не тыл создан для боевых кораблей, а наоборот — вся морская техника с приданными экипажами существовала исключительно для удовлетворения потребностей этой заважничавшей публики, удостаивающей флотилию своим вниманием. При этом каждый из тыловиков по-своему самоутверждался, засев в доступной ему тарно-ящичной ячейке склада, кандейки, шхеры, кладовки, и понимал это положение вещей как данность, ему положенную. Поэтому к нему, этому «фрукту», особенно к наиболее залежалому на своем (или все-таки не на своем?) месте, нужно было подыскивать заветный ключик, так как на кривой козе подъехать не получалось.
Во-первых, береговым функционерам работать по особому распорядку было выгодно, ибо тогда «поймать», а тем более просто застать кладовщика (а тем более начальника склада) на рабочем месте практически было невозможно. Во-вторых, если у тебя имелся выписанный и подписанный их же руководством документ (накладная, требование) на получение какой-либо материальной ценности, то все равно добиться успеха было не просто. Думаю, проще было верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем получить положенный тебе предмет обмундирования или канцелярские принадлежности для штаба.
Обивание тыловых и береговых порогов — это отдельная статья расходов, как времени, так и нервов. Исключение составляли случаи, когда получение обмундирования или чего-то другого происходило по указанию главного тылового начальника. Тогда самый что ни на есть ничтожно маленький складской червячок ждал тебя в своем дупле чуть ли не с распростертыми объятиями и с радостной улыбкой, что прямо-таки категорически противоречило его обычным традициям обслуживания. С нетерпением он выхватывал у тебя заветную бумажку, которую в обычном случае даже с применением самой изощренной военной хитрости ему было не втюхать, и с милым сердцу посетителя раздражением ему же, сволочь он эдакая, и выговаривал:
— Ну, где тебя черти носят! Заждались уже. Давай быстренько получай свое имущество и освобождай помещение, у меня без тебя дел хватает.
В радостном возбуждении, случалось, ты хватаешь нежданно-негаданно обретенное барахлишко, пока его по ошибке или еще по какой-нибудь причине не затребовали назад, весело и вприпрыжку возвращаешься к себе на штатное место.
Для иллюстрации того, как некоторые весьма «почтенные» и «уважаемые» представители бербазы, как заботливо завернутые в оберточную бумагу апельсинки, уютненько уложенные в тарную ячейку, обитали в своих любовно устроенных гнездышках и прирастали материальными благами, приведу факт из жизни одного подгнившего «фрукта».
На продовольственном складе в Большом Камне, как на отдельно взятой ветке (соединение) отдельно припаханного плодового дерева (бербаза) рос один весьма «важный» и сочный фрукт (мичман). Этот пустопорожний плод наливался не только естественным образом фруктозой (всеми положенными видами довольствия), но и искусственно подпитывался сахарозой (нетрудовыми доходами). В течение пяти-шести лет он на теле флота накапливал и наращивал в своей оболочке всякие там соки, клетчатку в виде различного рода материальных и прочих ценностей. Несмотря на это считал свою жизнь тяжелой, и всем жаловался на нее:
— Я уже шестой год в отпуск не хожу.
Вот такая у этого мичмана была сложная судьба, насыщенная всякими тяготами и лишениями, что он, как вампир, боялся оторваться от важной артерии под названием продовольственный склад и сделать перерыв ну хотя бы на время отпуска. Ведь не дай бог у него кто-нибудь бы перехватил эту золотую жилу, простите кровеносную систему! И такой была тяжелой доля этого упыря, что в качестве отдушины был у него на складе закуток, где он мог позволить себе произвести релаксацию — снять нервное напряжение, злобу и раздражение, накопившиеся за время непосильной работы. После каждой такой зарядки он выходил оттуда, будто зайчик-«энерджайзер» после вставки свежей батарейки — красный и лоснящийся. И с новыми силами, весьма энергично продолжал свою трудную и очень тяжелую работу.
Был у него один очень интересный прием, к которому долгое время никто не мог подкопаться. Кто бы и зачем бы ни пришел к нему на склад, он отвечал:
