В четвертом часу ночи, в то самое время, когда обербургомистр Константин Павлович Воскобойник пил со своими единомышленниками за новую Русь, санный обоз подошел к опушке леса у Нерусской дачи, перед самым поселком Локоть. Стояла сонная ночная тишина, и снег продолжал падать густыми хлопьями. Двумя группами, без выстрелов, партизаны вошли в поселок, оставив лошадей в районе Прудков. Одна группа шла со стороны дубовой рощи к школе-десятилетке и дальше, через базарную площадь, к зданию лесного техникума. Другая - через парковую рощу пробиралась к бывшим общежитиям лесного техникума, где находились теперь штаб и окружная управа, где сидели сейчас в домике со ставнями на железных заглушках сам Воскобойник и его собутыльники.
Посты сняли бесшумно. И в половине пятого Воскобойник, одновременно с другими, поставил на стол только что поднятый для очередного тоста стакан, не выпуская его из руки. За первым выстрелом поднялась в ночном поселке огневая неразбериха - взрывы, стрельба, крики. Застолье замерло. Воскобойник вскинул голову, оглядел своих соратников, их лица показались ему растерянными, резко поднялся, едва не свалившись на пол, потому что зацепился за ножку стула, и с криком "За мной!" вылетел из комнаты. Соратники сделали вид, что следуют команде предводителя, привстали, замешкались, но потом кто-то потушил лампу, хотя окна были плотно завешены. В темноте никто уже не пытался следовать за Константином Павловичем, все стали расползаться по углам, замирая там в ожидании развязки. Стрельба тем временем крепла и заметно приближалась к дому.
Воскобойник выскочил на крыльцо с пистолетом в руках. Был он в начищенных сапогах, в галифе и в белой нижней сорочке, китель остался висеть в комнате на спинке стула. Размахивая пистолетом, стреляя в воздух, он кричал бесстрашно в ночную пустоту, в стрельбу, в слепые вспышки.
- Бандиты! - кричал Воскобойник.
- Сдавайтесь! - вопил он, стреляя в воздух.
- Я уничтожу вас! Я сохраню вам жизнь! Сдавайтесь, лесные бандиты!
Две пули попали ему в грудь, и Константин Павлович Воскобойник упал, выронил пистолет, скатился с крыльца. Больше он не слышал ни выстрелов, ни криков, не видел слепых вспышек. Сначала снег, падая на убитого, таял, потом перестал таять, стал потихоньку заваливать его.
Почти два часа соратники Воскобойника томились по темным углам, пока наконец не стихли последние выстрелы. Гарнизон Локтя был разгромлен. Партизаны повернули коней и пропали в ночном снегопаде.
Хотя время уже подбиралось к семи утра, зимняя ночь еще плотно стояла над ошеломленными домами. Бронислав Владиславович Каминский, господин Мосин и другие господа один за другим высунулись из дома, огляделись, выслушали ночные окрестности и после этого спустились с крыльца, чтобы поднять полузанесенного снегом Константина Павловича и внести его в дом. В кабинете, в сплошной темноте, - света не стали зажигать на всякий случай, - предводителя, теперь уже покойного, положили на письменный стол, сперва, правда, надели на него китель, застегнули на все пуговицы.
Через несколько месяцев заместитель обербургомистра в газете своей будет вспоминать эту рождественскую ночь:
"Казалось бы, все обстоит хорошо и благополучно, но вдруг, совершенно неожиданно для всех нас, 8 января, сраженный свинцом врага, мужественно и храбро пал организатор власти и побед, талантливый полководец нашего времени К. П. Воскобойник.
Константин Павлович на смертном одре. Плакать нет времени и бесполезно. Впереди огромные задачи, вызванные разыгравшимися событиями. Нужно срочно решить вопрос - кому передать управление районом. В ночной тишине, без света, в кабинете Константина Павловича, где лежало его бездыханное тело, спокойно и единодушно узкий круг работников решил передать управление районом заместителю покойного - инженеру Б. В. Каминскому"
5
МИНИСТР ФАШИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ ДАРРЕ:
Надо отстранить славянских мелких крестьян от земли и
превратить их в безземельных пролетариев. Надо, чтобы культивируемые
земли перешли в руки класса германских господ. На всем восточном
пространстве лишь немцы имеют право быть собственниками имений.
Страна, населенная чужой расой, должна стать страной рабов...
3 мая 1942 г.
С л у ш а л и: О восстановлении органов Советской власти в
районе.
П о с т а н о в и л и: В связи с тем, что населенные пункты
Суземского района в основном освобождены от фашистской власти,
вытекает необходимость восстановления органов Советской власти и
колхозов. Исполком райсовета депутатов трудящихся и бюро РК ВКП(б)
постановляют:
1. Восстановить органы Советской власти во всех сельских
Советах, освобожденных от фашистов, и восстановить колхозы.
2. Утвердить председателями исполкомов сельских Советов
депутатов трудящихся...
4. Предложить председателям сельисполкомов основное внимание в
настоящее время уделить на организацию и проведение весеннего сева с
тем, чтобы к 15 мая в основном сев был закончен...
Секретарь РК ВКП(б) Петушков.
Председатель исполкома райсовета Егорин.
6
В полутора километрах от штабной поляны, запрятанный в лесных дебрях, стоял маленький замшелый домик. До войны жил в нем сторож-пасечник. Теперь тут была типография и редакция партизанской газеты. Когда Славка поднялся по ступенькам, открыл дверь, в нос шибануло крепким запахом махры, типографской краски и сухой бумаги. У левого окошка сидел на низкой скамейке редактор. Перед ним стояла табуретка с пишущей машинкой. Редактор был в фуражке с коротким лакированным козырьком, в гимнастерке, солдатских бриджах и сапогах. Он сердито клевал двумя пальцами старенькую клавиатуру.
- Слава... постой секунду, - сказал он, обернувшись.
За столиком у противоположного окна писал, старательно склонясь над листом бумаги, пожилой человек. Он поднял голову и стал смотреть на Славку, мягко и симпатично улыбаясь. Был он без головного убора и даже без пояса, домашний, спешить ему, уезжать отсюда было некуда. Жеребец, стоявший в седле перед домиком, ждал не его, а редактора, Николая Петровича, не снимавшего фуражки. С породистым жеребчиком Славка уже был знаком.
Слева и справа от входа стояли два кое-как застеленных топчана. А прямо перед Славкой была еще одна дверь в перегородке, не дверь, а проем. Оттуда по очереди выглянули две Нюрки-наборщицы и еще скуластый, худой, круглоглазый, как сова, печатник Иван Алексеевич. Этот что-то писал за столиком, курил "козью ножку".
Славке все тут начинало нравиться: и домик в лесу, и внутри домика, и те, кто выглядывал, и тот, что писал, и даже запах махры, краски и сухой бумаги. О редакторе так просто сказать было нельзя: понравился или не понравился. Редактор, Николай Петрович Коротков, был сложней этих простых слов. Славке он казался человеком неуютным, какая-то в нем тайна, что ли, была, недоступная Славке и немножечко пугавшая его. Возможно, оттого так казалось, что с Николаем Петровичем нельзя было встретиться глазами, нельзя было заглянуть ему в глаза, чтобы могли соприкоснуться душа с душой. Николай Петрович заметно косил, и поэтому когда смотрел на человека, то смотрел как бы мимо него.
