Надо же было такому приключиться. Из Каменец-Подольска мы уходили снова через каменный мост, огибая Турецкую крепость, шли по дуге на северо-запад, в район каких-то дальних хуторов. Там образовался проран в петле окружения немецко-фашистских частей и соединений. Эту дыру следовало заткнуть. Командованию фронтом мы показались вполне подходящей затычкой. Дорога наша странным образом снова пролегала через городок Гусятин. Это был контрольный рубеж, там следовало задержаться, подтянуть отстающих. Они и впрямь один за другим начали появляться как из небытия, будто из ядовитого тумана.
Остановились. Я сразу нашел тот дом, в котором мы переводили дух и где я услышал об Иакове, о семействе с вершины холма. История запомнилась.
При оккупации этот еврей не явился на сборный пункт. Не подчинился ни одному из грозных приказов немецких комендантов и фюреров зондеркоманд. Он, по всей видимости, заблаговременно, втайне выкопал яму на макушке самого высокого лысого холма в ближайших окрестностях городка. А может, обустроил брошенный окоп, пулемётное гнездо, блиндаж. Надёжно перекрыл сооружение, замаскировал его. Оборудовал для жилья. Вот там и пряталась его маленькая семья. Иаков совершенствовал это жилище, отводил сырость (воду он копил), как мог утеплял подземельице. И всё по ночам, отсыпался днём. А ближе к утру, перед самым рассветом, ходил на городскую окраину за подобием пропитания (воду он научился собирать дождевую и талую, а свежую, колодезную приносил только изредка)…
Те, кто делились с ним, чем могли, делали это, должно быть, как загипнотизированные, со страхом дивились тому, что это семейство, единственное на всю округу, как-то умудряется жить, когда остальные еврейские и цыганские семьи давно выловлены и уничтожены… Это ещё куда ни шло, но вот то, что на них самих, да и на их благодетелей никто не донёс, было уж совсем невероятно.
Итак, я зашел, спросил. Мне сказали, что Янкелю повезло: ему досталась часть дома сбежавших на запад, и его семья — все четверо — сейчас ютится там, в новом, хоть и тесноватом жилище. Он забрал жену и детей из земляного укрытия. Мне объяснили, как его найти. В тот раз, когда мы шли на Каменец-Подольск, у меня съестного не было вовсе, и я ему, помнится, ничего не оставил — скверно, но было так. Скорее всего, я просто плохо соображал. А тут мы, хоть и по-прежнему обряженные во всё немецкое, но харчей набрали немало и всё это везли на трофейных немецких машинах. Я не хотел пугать Иакова своим мундиром и через штатских соседей передал ему кое-какие продукты, кажется, довольно много. А сам смотрел издали. Он появился, шел медленно, озираясь, всё взял, похоже, даже не поблагодарил, не спросил, от кого, сразу отнёс добычу в дом и тут же появился снова — увидел, что больше ничего нет, покачал головой без определённого смысла и скрылся за дверью. Было видно: если когда-нибудь он оттает, отдышится, то не скоро. И навряд ли. Оттуда, где он побывал, по-видимому, тоже не так-то легко возвратиться.
Много лет спустя я раскрыл Библию — именной указатель. Там прочёл: Иаков — пятка; когда мать рожала двойню, первым шёл Исав, а вторым Иаков, который держался ручонкой за пятку брата. Но было и ещё одно объяснение имени: Иаков — занимающий место хитростью. Вспомните, библейский Иаков приобрёл первородство, купил его у старшего брата за чечевичную похлёбку. И подумал я, а может, не только хитростью, но и предусмотрительностью? Инстинктивным заглядом вперёд? А ещё, может быть, трепетным предчувствием?.. Ведь все переводы с древних языков приблизительны и не точны.
Прошло ровно сорок лет с того дня, как наши доблестные войска действительно освободили от фашистских захватчиков славный, древний город Каменец-Подольск. «Салют и Слава нам!» Сорокалетие освобождения города местные власти решили отметить торжественно — с большой помпой. Пригласили оставшихся в живых участников события. Ветераны— правда, далеко не все — съехались, благо проезд по ЖД для ВОВ почти бесплатный. А уж питание, ночлег, транспорт— всё там организовали наилучшим образом, равно как встречи и приветствия, памятные подарки, значки, вымпелы, грамоты, места захоронений и, конечно, доисторические и исторические памятники. Музей значительный, а уж сам город, боевые башни и полуразрушенные стены — сплошной заповедник. На главной экскурсии между прочим выяснилось, что весь Каменец-Подольск и главным образом его старинная часть «на скалах», окружённая рекой Смотрич, во время оккупации были не чем иным, как еврейским гетто, да ещё предназначенным для массового истребления людей. Никаких газовых камер. Здесь расстреливали великое множество восточно-европейских и местных евреев и, как бы вскользь заметила экскурсовод, «было в частности уничтожено 37 тысяч евреев. Но ведь и не только… И цыган, и других национальностей там было не мало: русских, поляков, мадьяр, румын, молдаван, украинцев и иных. Не говоря уже о руководителях, активистах Советской власти, политработниках, членах партии, председателях колхозов и совхозов. Ну, и 37 тысяч… как уже говорилось».
Стало быть, здесь, в достославном городе Каменец-Подольске, находилась гигантская европейская душегубка. Получается, немалая часть жителей, оставшихся в этой части города, так или иначе, имели к этому лагерю смерти то или иное отношение?.. Вот, наверное, почему тогда, в конце марта начале апреля 1944 года здесь и детей вовсе не оказалось… (Как-то сразу вспомнилось: ведь ни одного ребёнка… И никто из нас, пришельцев-освободителей не допёр… не заподозрил… Вот ведь слепые! Нерадивые. Не почувствовали, не угадали… А жители молчали…) Ну, это ещё куда ни шло, но во все праздничные дни освобождения, через 40 лет, какой-то неуверенный запах полу-утаивания всё ещё витал в закоулках старинных развалин, в заново реставрированных сооружениях.
Музейные работники принимали у себя в основном здании исторического музея. Вышел даже не приём, а посиделки — гость оказался всего один. Директор и сотрудницы были более чем приветливы и любезны. У меня, например, кое-что их интересующее сохранилось, я рассказал: немецкий термос, компас с пометкой 1942 года, кожаная папка командира немецкой сапёрной бригады (бригаду мы громили в январе 1945 года). И моя последняя танкистская шинель из английского сукна. Она оказалась вожделенным экспонатом: мне объяснили, что в музеях не осталось подлинного обмундирования тех лет, всё поддельное, а то, историческое, истлело, побито молью… Спиртное попивали сдержано, больше беседовали, музейная скромная закуска убывала, и мне было доверительно сообщено, что цифра «37 тысяч» условная, для «широких масс», а на самом деле ИХ было здесь уничтожено 85 или даже 86 тысяч!..
