Я взлетаю последним, перестрелка постепенно стихает. Но не успел я развернуться над площадкой, как огонь с земли вспыхнул с новой силой. Били изо всех видов огневых средств, поражало обилие взлетающих в воздух разноцветных ракет. У нас на борту советский полковник, старший офицер связи на партизанской точке. Он летел в Бари по вызову.
Обращаюсь к нему:
— Ну, хозяин земли, посоветуйте курс! Где безопаснее, как нам вырваться?
Полковник рекомендует северо-запад — там нет укреплений и меньше подъездных путей. Следую его совету. Летим сквозь огненную завесу, меняя направления, чтобы выйти из-под обстрела. Самолёт швыряет из стороны в сторону. Наконец-то прорвались, огненное кольцо осталось позади.
Только вздохнули с облегчением, вдруг слышим крик механика:
— Горим!..
И верно, явственно ощущается запах гари. Ищем очаг пожара. Неужто снаряд разорвался в мотогондоле?
Механик докладывает:
— Под капотом левого мотора бьёт светло-голубой язык пламени.
— Что делать будем? — спрашиваю его.
— Немедленно садиться — сгорим!
Садиться! А куда?! Под нами остроконечные пики гор. Надо срочно гасить пламя левого мотора, но вряд ли дотянем на одном моторе через море до базы. Разворачиваю самолёт на сто восемьдесят градусов и лечу обратно в Оток. Будь что будет!
Дотянули кое-как. Тихо вокруг площадки, стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. С трудом угадываю линию посадки, даём красную ракету, чтобы предупредить: ведь никто не ждёт нас внизу. Костры разгораются сильнее, садимся…
Прежде всего постарались определить причину пожара: лопнул кронштейн крепления выхлопного патрубка. Нужна сварка, но как организуешь её здесь? Опасения наши были напрасны — партизаны оказались людьми запасливыми, и их механическая мастерская, расположенная в одной из пещер предгорья, была богато оснащена всем необходимым оборудованием. Наш механик отправил туда на «виллисе» повреждённые детали. Вскоре всё было готово, и мы успели вылететь на базу ещё до рассвета.
Пока шёл ремонт, мы разговорились с подошедшим к нам командиром батальона партизан. Я поинтересовался, чем закончился бой вокруг аэродрома. Оказалось, что в эту ночь посадочную площадку охраняли две дивизии Народно-освободительной армии. Атака фашистов была быстро отбита, причем с большими для них потерями.
Вторичный же обстрел, жертвой которого едва не стал наш экипаж, исходил не от врага — это был, как потом выяснилось, салют победы. Партизаны только что получили волнующую весть об освобождении Белграда. Салютовали они горячо и восторженно, не подозревая, конечно, что наш самолёт находится в сфере их выстрелов…
Великая радость братьев-славян стала и нашей радостью. Я крепко пожал руку командиру батальона, и мы обнялись с ним как родные. Мы охотно простили ему и его товарищам то напряжение, которое нам в эту ночь пришлось пережить в результате таких бурных проявлений счастья.
«Сюрпризы» мистера Поукера
Вскоре наша эскадрилья перебазировалась на югославскую территорию. Боевые вылеты мы теперь производили с аэродрома Земун, расположенного в живописной излучине одного из притоков Дуная.
Был конец апреля 1945 года, наши войска вели бои на подступах к Берлину. На прежнюю базу — в Бари — советские пилоты летали теперь, как правило, от случая к случаю. Один такой вылет выпал и на долю нашего экипажа.
Наш самолёт налетал без ремонта около шестисот часов. Материальная часть машины, особенно её винто-моторной группы, поизносилась, пришла пора становиться на полный ремонт. Техническое обслуживание наших машин, по заключённому соглашению, должны были производить союзники. Поэтому мы договорились, чтобы ремонт нашей машины произвели в американских мастерских в Бари.
С главным инженером этих мастерских мистером Поукером мы были знакомы ещё раньше; он не принадлежал к числу наших близких друзей, но, как нам казалось, симпатизировал советским лётчикам. Во всяком случае, Поукер всегда был корректен и приветлив с нами.
Прибегать же к его технической помощи было сущим удовольствием. Обратится, бывало, к мистеру Поукеру наш инженер, покажет повреждённые детали, а то и целый агрегат попросит отремонтировать. Посмотрит американец, поморщится, покачает головой и прикажет немедленно выбросить на свалку, а сам тут же распорядится отпустить новые со склада.
— Приходите через три часа, — скажет Поукер, — всё будет готово!
И ни разу он нас не подвёл. А инженера даже в пот бросало: такая расточительность! По наивности щедрость мистера Поукера мы принимали за признак особого расположения к советским лётчикам. Нам и в голову не приходило, что американцы предпочитают повреждённую деталь заменить новой хотя бы только потому, что считают более выгодным выпустить лишнее количество запасных частей, нежели содержать ремонтные мастерские.
Мистер Поукер принял нас, как всегда, чрезвычайно любезно, поздравил с успехом советских войск под Берлином, обещал ремонт нашей машины закончить к 1 мая. Это и меня устраивало: я предполагал вылететь обратно, как только отремонтируют самолёт, чтобы провести праздник вместе со своими товарищами.
— Надеюсь, — сказал Поукер, — мы с вами встретимся скоро на Дальнем Востоке, будем вместе японцев бить!
— Правильно, — шутливо отвечали мы, — можно даже так сделать: летите с нами 1 мая через Москву, прямо на Дальний Восток!
Мистер Поукер с удовольствием принял наше предложение: у него в Москве, в американском посольстве, работают родственники, он охотно их навестит.
— Так и полетим вместе, — продолжал американец, — а я за это время подготовлю вам такой сюрприз!.. Только ахнете!
Вокруг нас расцветала итальянская весна, но мы оставались равнодушными к её прелестям: в эти предмайские дни как-то особенно угнетало вынужденное бездействие. Наконец точно в назначенный срок самолёт наш вышел из ремонта. Рано утром мы отправились на аэродром и не без труда среди множества выкаченных из ангаров серебристых птиц отыскали свою: «Десятка» празднично сверкала свежей краской.
А тут появился на «виллисе» и сам мистер Поукер, он улыбался во весь рот.
— Ну, как мой сюрприз? — крикнул нам ещё издали мистер Поукер. — Понравился?
Вначале мы не поняли, о чём идёт речь: разговор о сюрпризе, откровенно говоря, нами был забыт. На что это: мы остолбенели! На самом видном месте, на поверхности фюзеляжа, объявилась красотка. Облачённая в весьма легкомысленный костюм, она предстала перед нами парящей в облаках в образе не то ангела, не то птицы.
