И Жанна отвечала:
— Я говорила им: «Вперед!» — и первая показывала пример.
Ее спрашивали:
— Почему бедняки приходили к тебе и воздавали почести, словно святой?
И она отвечала:
— Бедняки любили меня потому, что я была добра к ним и помогала всем, чем могла.
Ее спрашивали:
— Почему во время коронации в Реймсе твоему знамени было отдано предпочтение перед знаменами других полководцев?
И гордо отвечала Жанна:
— Оно было в труде и подвиге, и ему надлежало быть в чести.
Один англичанин, присутствовавший при допросе, не смог удержаться от восклицания:
— Ей-богу, она добрая женщина! Жаль, что не англичанка!..
Епископ Кошон поздравил себя с тем, что перешел к тайным заседаниям: по крайней мере удалось избежать серьезного соблазна для верующих.
Времени тратилось много, а улик было собрано поразительно мало. Второй месяц шел процесс, а «отцы» все еще топтались на месте и не знали, судить ли обвиняемую как колдунью или как еретичку.
Кардинал Винчестерский возмущался. Зря он, что ли, сорил деньгами? Подлые попы! Они морочат его, как раньше морочил Бургундец!
Кардинал поселился в Руане специально, чтобы своим хозяйским оком следить за ходом дела. Он нажимал, угрожал, не скупился на обещания.
Попы предпринимали все возможное, чтобы ускорить течение процесса. Но что можно было поделать с этой чертовой девкой, если она не желала лезть в расставленную сеть? Мало того, теперь вдруг начали обнаруживаться ее сторонники!
Еще в начале февраля Кошон привлек известного нормандского законоведа мэтра Жана Лойе. В этом человеке епископ рассчитывал найти серьезную опору. Каковы же были его удивление и гнев, когда мэтр Лойе дал всему судопроизводству убийственную характеристику!
По мнению нормандца, процесс никуда не годился. Следствие не располагало материалами и велось против правил. На судей и ассистентов оказывали постоянное давление. В ходе допросов была затронута честь французского короля, за которого подсудимая отвечать не могла и которого самого следовало бы привлечь к ответу. Наконец, мэтр Лойе считал, что ученые богословы не имели права ловить простую девушку на сложных теологических вопросах, в существе которых она не могла разобраться.
С мэтром Лойе был вполне солидарен другой член суда, мэтр Никола де Гупвиль. Гупвиль утверждал, что Жанну не могут судить богословы антифранцузской партии. Она уже была на церковном обследовании — в Пуатье. И если духовенство Пуатье, а сверх того и архиепископ Реймский — непосредственный начальник епископа Бове — в свое время ее испытали и оправдали, го, следовательно, больше и говорить не о чем.
Эти единичные выступления, впрочем, не принесли пользы Жанне.
Мэтр Лойе, высказав свои суждения, поспешил покинуть Руан.
Мэтр Гупвиль не успел уехать и был брошен в тюрьму.
Винчестер и Кошон не обнаруживали склонности щадить тех, кто мешал им расправиться с их жертвой.
Наконец-то судьи напали на верный след!
Жанну тщательно расспрашивали о ее видениях и голосах. Этот пункт допроса можно было особенно заострить и повернуть в нужном направлении. Но Жанна была очень осторожной. Ее голоса были голосами ее сердца, ее миссии. Уже на первом заседании, давая присягу, она оговорила свое право молчать о самом сокровенном.
Однако опытные крючкотворы, умело варьируя вопросы, перетасовывая их и спрашивая то внезапно, то как бы между прочим, сумели все же заставить ее рассказать кое-что…
14 марта в тюрьме ее допрашивал сам монсеньер Кошон с одним из своих ассистентов.
Епископ начал издалека:
— Жанна, знаешь ли ты через откровение свыше, что тебе удастся спастись?
Девушка почуяла недоброе.
— Это не относится к процессу. Неужели вы думаете, что я стану говорить против себя?
Епископ настаивал.
Жанна продолжала упорствовать:
— Я во всем полагаюсь на господа бога. Он сделает все, как ему будет угодно.
Лицо епископа изобразило презрение.
— Значит, твои голоса вообще ничего не сказали тебе об этом?
Удар попал в цель. Девушку взяло за живое. Ах, эти попы думают, что ей ничего не известно! Что ее голоса не ободряют ее, не предрекают ей спасения! Так пусть же знают!
— Они сказали мне, чтобы я была бодрой и смелой. Они сказали мне, что я буду освобождена великой победой. За мои мучения они обещали мне большую награду…
Епископ переглянулся с ассистентом.
— И с тех пор, как они сказали тебе это, ты уверена, что будешь спасена и не попадешь в ад?
Вопрос был поставлен очень хитро и тонко. До сих пор разговор шел о спасении из тюрьмы. Епископ, используя запальчивость Жанны, незаметно подменил эту тему темой вечного спасения, спасения души. Согласно учению церкви, ни один человек не может знать, попадет ли его душа в рай или в ад. Жанне следовало на подобный вопрос ответить гак же осторожно, как раньше она ответила на вопрос о благодати. Но девушка была слишком утомлена, обессилена и раздражена. На какой-то момент она утратила ощущение опасности.
— Да, я верю в это гак же твердо, как если бы уже была спасена.
Епископ снова посмотрел на ассистента. Его взор выражал торжество.
— Этими словами много сказано. Итак, ты полагаешь, что больше не можешь совершить смертного греха?
Жанна осеклась. Она поняла, что сказала лишнее.
— Об этом я ничего не знаю; я во всем полагаюсь на бога.
Но было поздно. Слова были произнесены и записаны. Кошон был более чем удовлетворен. Теперь он ясно видел, в каком направлении надо завершать следствие.
Перед подсудимой без обиняков был поставлен главный вопрос, который должен был решить судьбу процесса:
— Желаешь ли ты представить все свои речи и поступки определению нашей матери, святой церкви?
Жанна интуитивно догадалась о подвохе, скрытом в этих словах. Она постаралась увернуться от прямого ответа:
— Я готова во всем положиться на суд пославшего меня царя небесного.
Но вопрос был повторен.
Тогда она заявила, что не видит разницы между богом и церковью.
Ей объяснили, что это заблуждение. Католические богословы различали «церковь торжествующую» и «церковь воинствующую». Первая из них была небесной, вторая — земной. Первая включала в свой состав бога, ангелов и святых, вторая — папу, кардиналов, епископов и прочее духовенство. Торжествующая церковь ведала спасенными душами, воинствующая — боролась за их спасение. В данном случае, говоря о матери церкви, судья как раз и имел в виду земную церковь, представленную настоящим высоким судом.
