Послы утвердили договор, чтоб Уннам были выдаваемы бегущие из Скифии люди; чтоб пленные Римляне, без выкупа бежавшие к своим, были тоже возвращены или же платить за них по 8 золотых за каждого; чтоб Римляне не помогали никакому варварскому народу, с которым Унны вели войну; чтоб торжища между Римлянами и Уннами происходили на равных правах и без всякого опасения. Этот важный пункт характеристики Уннов их новый историк Амедей Тьерри совсем выпустил в своем сочинении, по той, вероятно, причине, что он не совсем согласуется с общею картиною Уннского варварства. Наконец, за сохранение договора Скифы требовали ежегодно дани по 750 литр золота. Прежде они получали по 350 литр.
Варварам были выданы искавшие убежища у Римлян Унны. В числе их были дети Мамы и Атакама, происходящие из царского рода. В наказание за их бегство Унны их распяли в крепости Карсе (ныне Гиршов в Добрудже).
По заключении мира с Римлянами полководцы Аттилы и Влиды обратились к покорению других народов Скифии и завели войну со соросгами, может быть, с Киевскою Россью, или Русью, которая за дальним расстоянием могла искать независимости или предавалась обычным смутам и междоусобиям.
Аттила постоянно обращался к Византии, все требуя переметчиков или требуя невысланной дани, и начинал войну беспощадную, когда его требования не исполнялись. За это самое в 442 г. он опустошил Иллирию и Фракию. В 447 г. он снова воюет по тому же поводу, опустошает не менее 70 городов и принуждает Византию к миру на следующих условиях: «Выдать переметчиков, выплатить дань за прежнее время 6000 литр золота, платить вновь ежегодно по 2100 литр; за бежавшего без выкупа пленника платить по 12 золотых или выдавать головою; не принимать к себе никакого варвара». Уплата такой дани была так тяжела для Византийцев, что, по словам Приска, даже богатые люди выставляли на продажу уборы жен и свои пожитки, весь город был обобран до конца. В числе выданных переметчиков опять было несколько человек из царского рода, перебежавших к Римлянам, не хотя служить Аттиле.
Требуя постоянно выдачи переметчиков, Аттила пользовался этим случаем и очень часто посылал к Римлянам послов. «Кому из своих любимцев хотел сделать добро, того и отправлял к Римлянам, придумывая к тому разные пустые причины и предлоги». Послов ведь по обычаю дарили, а угнетенные Римляне были щедры на подарки. Они теперь повиновались всякому его требованию, на всякое с его стороны понуждение смотрели как на приказ повелителя. Не с ним одним боялись они завести войну, но страшились и Парфян, и Вандалов, и многих азиатских и африканских соседей, уже воевавших или готовившихся воевать. Вот по каким причинам особенно сильным казался Аттила. «Уничиженные Римляне ласкали Аттилу, дабы иметь возможность приготовить отпор другим многочисленным врагам».
В 448 г. «в Византию опять прибыл посланник Аттилы». То был Эдикон, Скиф, отличавшийся великими военными подвигами. Аттила прислал к царю грамоты, в которых жаловался, что не выдают беглых; грозил войною, если их не выдадут, и если Римляне не перестанут обрабатывать завоеванную им землю, по правому берегу Дуная, от устья Савы до теперешнего Рущука. Притом требовал, чтобы торг в Иллирии происходил не по-прежнему на берегу Истра, но в городе Наисе (Нисса), который он определял границею Скифской и Римской земли, как город им разоренный. Требовал, чтоб послов к нему посылали людей знатных, консульского достоинства, и что если Римляне опасаются таких посылать, то он сам перейдет через Дунай, в Сардику, для их приема.
На этот раз Греки ухитрились войти в тайные сношения с послом Эдиконом и предложили, что осыпят его золотом, если он тайно изведет Аттилу. Эдикон согласился, и для этого дела с ним же было отправлено от императора посольство, в котором находился и Приск, хотя ни сам посол, ни Приск ничего не знали о заговоре.
Отсюда и начинается дневник Прискова посольства. Прибыв в Сардику (ныне София) послы пригласили к себе на обед сопутствовавших им варваров. «За обедом, во время питья, варвары превозносили Аттилу, а мы,– говорит Приск,– своего государя. При этом один со стороны греков заметил, что неприлично сравнивать божество с человеком; что Аттила – человек, а Феодосий – божество. Унны пришли в ярость от таких слов. Послы понемногу обратили речь к другим предметам и всячески старались их успокоить ласковым обхождением, а после обеда задобрили их подарками – шелковыми одеждами и драгоценными каменьями». Продолжая путь, послы доехали до Дуная, где их встретили перевозчики из варваров, приняли посольство на свои однодеревки и перевезли через реку. Перед тем эти однодеревки перевозили Уннов, собиравшихся в этом месте для назначенной Аттилою охоты.
Послы, однако, уразумели, что это был только предлог, а на самом деле Аттила готовился воевать за то, что не все беглецы были ему выданы.
На другой день они прибыли к шатрам Аттилы: их было у него много. Послы тоже хотели разбить шатры на одном из холмов; но Скифы им воспретили, говоря, что шатер Аттилы стоит на низменном месте в равнине, и что, следовательно, неприлично послам становиться перед ним на горе. Послы остановились там, где им было указано (по случаю этого, весьма простого обстоятельства в посольских приемах, как и по случаю упомянутого выезда Аттилы на охоту, писатели стараются найти здесь характеристику именно азиатских кочевнических обычаев, против чего возражает даже и г. Дестунис).
Аттила уже знал о заговоре на его жизнь: послы же этого не знали, отчего произошло замешательство в начальных переговорах, и им было велено тотчас же убираться домой, если они не скажут главной цели своего посольства.
«Уже мы вьючили скотину,– говорит Приск,– и хотели по необходимости пуститься в путь ночью, как пришли к нам Скифы и объявили, что Аттила, по случаю ночного времени, приказывает остановиться. Пришли другие Скифы с присланными от Аттилы запасами на ужин – речными рыбами и быком». На другой день, однако, сам уже Приск чрез сношения с приближенными к Аттиле устроил дело так, что посольство было принято. Помог Скотт, брат Онигизия (Оногоста).
«Мы вошли в шатер Аттилы, охраняемый многочисленною толпою варваров,– продолжает Приск.– Аттила сидел на деревянной скамье. Мы стали несколько поодаль, а посол, подойдя к варвару, приветствовал его. Он вручил ему царские грамоты и сказал, что царь желает здоровья ему и всем его домашним. Аттила отвечал: „Пусть с Римлянами будет то, чего они мне желают“».
Затем Аттила вдруг обратил речь к Вигиле, который был одною из пружин заговора. Он называл его бесстыдным животным за то, что решился приехать к нему, тогда как постановлено, чтоб Римские посланники не являлись, пока все беглецы не будут выданы Уннам. Вигила отвечал, что нет у них ни одного беглого из Скифского народа, все выданы. Аттила утверждал, что их у Римлян множество; что за наглость его слов он посадил бы его на кол и отдал бы на съедение птицам, если б не уважал права посольства.
