Нини Ролл Анкер и сама прошла через развод, но по другой причине. Она сделала это прежде всего потому, что выбрала любовь. Сигрид Унсет, напротив, собиралась отказаться от любви, которая подвела ее — или просто изменилась со временем. Возможно, она боялась, что Нини Ролл Анкер не сумеет ее понять и не захочет поддержать.
Одно было ясно: если Сигрид Унсет собиралась сохранить за собой усадьбу, у нее не было другого выхода, кроме как писать. Она нуждалась в деньгах. «Точка зрения женщины» едва ли могла считаться подходящей книгой для рождественского сезона подарков, однако за нее удалось получить приличный гонорар. Теперь же Унсет занимал проект совершенно иного рода, при этом главной движущей силой все-таки были творческие, а не экономические потребности.
Любовь, попирающая все законы, могущественные гудбрандсдалцы и трёндеры, детали повседневной жизни на хуторе Йорюндсгорд. Под пером писательницы Средневековье оживает в виде красочных картин, время от времени она отрывает взгляд от бумаги и любуется буйным течением Логена или линией холмов, сливающихся с горизонтом за Вингромом. В разгар собственной личной драмы она создает образы Эрленда и Кристин. И хотя они, безусловно, в родстве с Агнетой и Свеном, плодами ее юношеского воображения, в них куда больше реального. Теперь Унсет обладала необходимым знанием жизни и психологии. Не говоря уж об исключительной осведомленности относительно деталей средневекового быта — домах, людях, лошадях, скоте, одежде, оружии, конской упряжи. Она рисовала карты и набрасывала планы исторических событий. Изучала старинные законы. Уточняла даты, связанные с историей ее фиктивных персонажей. Припоминала места, куда в детстве возил ее отец, чтобы снова осмотреть их. Действие романа разворачивалось не только в долине Гудбрандсдал, но также в старом Осло и на родине ее отца — в Трёнделаге. Вдохновленная материалом, она и не замечала, сколько кофе и сигарет идет на то, чтобы побороть усталость, — а ведь это наверняка не лучшим образом сказывалось на материнском молоке. Случалось ей тогда выпить и бокал вина? Возможно, закончив «ночную смену» и отложив карандаш, она с удовлетворением наблюдала, как светлеет небо над горой Вингромсосен? По воле автора Кристин родилась на хуторе Скуг близ Фолдена, к юго-востоку от Кристиании, — там же, где находился пансионат в Свартскуге, в котором ее создательница написала «Йенни». Как далеко ей удалось завести Кристин этой ночью? В лесах рядом с Гердарудом, где Кристин отдалась Эрленду, Сигрид Унсет бродила летними ночами со Сварстадом по возвращении из Рима. Так она ткала свое художественное полотно, одновременно пытаясь заглянуть далеко в будущее Кристин.
А как насчет ее собственного будущего? Под силу ли ей творить его в одиночку? Этот вопрос вновь встал перед ней, когда в марте вернулся Сварстад. Он хотел попрощаться, прежде чем продолжить свое путешествие в Париж. Как всегда, он был молчалив. Изменился он мало — такой же худой, сухопарый, с пронзительным взглядом. Разве что черты лица еще больше заострились. А она была снова цветущая пышнотелая мать. Его медлительность вошла в легенду, он умел держать в разговоре долгие паузы, заставляя гостей и знакомых мучиться от нетерпения, а потом разряжал обстановку саркастическим и язвительным замечанием. Ранее эти его особенности нравились ей и даже приводили в восхищение, но теперь молчание становилось тягостным. Возможно, и остроумных замечаний с его стороны стало меньше. Ей давно было известно, что он презирает сборища болтливых писателей, но уж с ней-то он мог поговорить?
Похоже, они мыслили и реагировали на все по-разному: он с годами становился все более молчаливым, неуверенным и замкнутым, в то время как ее мозг работал все быстрее, по мере того как она взваливала на себя все больше различных обязанностей. Теперь Сварстад уезжал за границу на целых восемь месяцев. Казалось, со времен счастливых лондонских деньков, когда она сидела с книгой, а он стоял за мольбертом и они вместе смеялись над каламбурами Оскара Уайльда, прошла целая вечность. Вспоминала ли Унсет, как они тогда издевались над модернистами? И как, к ее вящему восторгу, он записал под картиной Дерена «печная сажа и уличная грязь»? Каждый из них на свой лад был художником Кристиании, каждому на свой лад удалось занять свое место в европейской живописи и литературе соответственно. Упрямые и независимые, они нашли друг друга. Какие у них теперь были общие интеллектуальные увлечения? Сигрид опять перечитывала английскую литературу, многие из этих книг она приобрела еще во время свадебного путешествия в 1912 году. Теперь они украшали ее новые книжные полки: Томас Мор, Чосер, Диккенс и, надо полагать, Роберт Хью Бенсон. Но мировоззрение ее претерпело коренные изменения, жизнь двинулась новым курсом, и теперь ей нечего было обсуждать с «мужчиной, которого она могла назвать своим господином».
«Ни до какого семейного совета дело так и не дошло, и Сварстад уехал, ни единого словечка не сказав о будущем», — жаловалась она Нини Ролл Анкер после отъезда Сварстада в Париж.
Судя по всему, Сигрид Унсет не приходило в голову, что ее семейные проблемы вполне укладываются в общую статистику. Она не сделала никаких выводов из того факта, что большинство женщин — ее коллег по Союзу писателей разведены. Зато не упускала возможности подчеркнуть, что место женщины — дома. На предложение Нильса Коллетта Фогта войти в состав недавно организованного Комитета по защите риксмола{40} она ответила согласием, при условии, что не будет занимать какой-либо должности. И напомнила другу: женщинам не пристало занимать официальные должности, поскольку это может отразиться на исполнении домашних обязанностей. Начав новую жизнь в Лиллехаммере, вряд ли она теперь будет писать как раньше, но читать читает. Вероятно, у друга возникли некоторые сомнения насчет того, насколько реальная Сигрид Унсет, какой он знал ее по усердной работе в Экспертном совете, соответствует этому «идеалу». Всем, кто как-то соприкасался с ней, сразу же бросались в глаза ее мощный интеллект и невероятная работоспособность. Невозможно было представить себе, чтобы такая женщина пожертвовала страстной увлеченностью своими и чужими книгами ради занятий домашними делами и воспитания детей. Да ей это и не удалось.
Унсет продлила срок аренды дома и стала именовать его Бьеркебек{41} — так звучало более по-норвежски. Это был шутливый намек датским друзьям, что отныне писательница намеревается культивировать все самое что ни на есть норвежское. В доме царил идеальный порядок и цветов было не меньше, чем у самых положительных персонажей из ее романов. Да и сама она считала буйный рост комнатных растений добрым знаком. Но душевного равновесия Унсет так и не обрела — ее по-прежнему снедало беспокойство и мучили сомнения. В письме Нини Ролл Анкер Сигрид Унсет признавалась, что ищет точку опоры: «Мне отчаянно не хватает старой церкви, которая никогда не учила: вот это хорошо, потому что старое или — потому что новое, но имела к причастию вино, что чем старше, тем лучше, и хлеб, который лучше всего вкушать свежим»[320]. Внешне же душевные метания Унсет были незаметны. С годами она выработала в себе стойкость и казалась стороннему наблюдателю скорее замкнутой, нежели беспокойно-энергичной. На большинство людей она производила внушительное впечатление. Детьми и домом с его бесконечными хозяйственными хлопотами писательница управляла властной рукой.
