Глава 21
Иногда по вечерам мы собирались всей семьей (включая Мохамеда, который жил теперь с нами), и я рассказывал родным о поездке в Америку. Я подробно описывал мельчайшие детали – летное поле, аэропорт, самолет, как выглядят облака, когда глядишь из иллюминатора. У меня снова замирало все внутри, когда я вспоминал, как ступил на движущуюся дорожку в аэропорту Амстердама. Я никогда не видел такого скопления белых людей: все хватали багаж и разбегались в разные стороны. Я рассказывал о людях, с которыми встречался; о том, какие высокие в Нью-Йорке здания, об услышанных на улицах ругательствах. Я постарался доступно объяснить, что такое снег и почему так рано темнеет.
– Кажется, это было довольно странное путешествие, – приговаривал дядя.
А мне временами казалось, что все происходило лишь в моем воображении.
Мы с Мохамедом снова пошли учиться – нас отправили в школу Святого Эдуарда. Я был очень рад этому. Мне вспоминалось, как здорово было в младших классах слушать каждое утро звук метлы, подметавшей опавшие за ночь манговые листья, и громкий щебет птиц, переговаривавшихся в этот ранний час на повышенных тонах. Наша начальная школа была очень маленькой – крошечный домик, выстроенный из сырцовых кирпичей, с металлической крышей. В нем не было ни дверей, ни бетонного пола, и вообще он был слишком мал, чтобы вместить всех учеников. Обычно уроки проводились на улице в тени манговых деревьев.
Мохамед мало что помнил из первых лет учебы. Ну, разве что недостаток письменных принадлежностей да работу в школьном огороде. Мы помогали учителям вскапывать грядки и ухаживать за садом. Им годами не платили зарплаты, так что земледелие было для них единственным способом добыть себе пропитание. Чем больше мы с другом все это обсуждали, тем больше я понимал, что отвык от школьной дисциплины, домашних заданий. Я забыл, что это значит – сидеть тихо на уроке, общаться с одноклассниками, играть с ними и подтрунивать над ними. Но мне очень хотелось вернуться к этой жизни.
Однако в первый же день оказалось, что соученики нас побаиваются. Они старались держаться от нас подальше, будто мы с Мохамедом могли вскочить и ни с того ни с сего кого-то убить. Каким-то образом все узнали, что мы были солдатами. Война не только лишила нас детства, но и до сих пор продолжала калечить наши судьбы. Ее страшный отпечаток сказывался во всем, что бы мы ни делали.
Мы обычно шли в школу очень медленно. По дороге я мог подумать о жизни и о своем будущем. Я был уверен, что хуже, чем было, уже не будет. Эта мысль всегда вызывала улыбку. Мне все еще не удалось до конца вновь привыкнуть к жизни в семье. Зато семья стала больше. Я стал говорить всем, что Мохамед – мой брат. Тогда ничего не нужно было объяснять. Мне – и это было понятно – не удастся совсем забыть о прошлом, и в то же время не хотелось больше обсуждать его, чтобы в полную силу жить настоящим.
Двадцать пятого мая 1997 года я, как всегда, проснулся рано и сидел на плоском камне за домом, ожидая, когда проснется город. Но вместо обычных утренних звуков послышались выстрелы, доносившиеся от Дома правительства и здания парламента. Пальба разбудила моих родственников. Мы с дядей стояли на веранде и с тревогой смотрели на город. Соседи тоже беспокойно вглядывались в даль. Мы не знали, что происходит, но видели, что по Подемба-роуд бегут солдаты, а по площади возле тюрьмы разъезжают армейские грузовики.
Стреляли все больше и больше. Теперь пальба доносилась из разных районов города. Растерянные горожане, дрожа от страха, наблюдали происходящее со своих веранд. Мы с Мохамедом переглядывались: «Опять? Только не это!» – читалось во взгляде моего друга. После обеда двери центральной тюрьмы распахнулись. Новое правительство не только выпустило заключенных, но и вооружило их. Некоторые сразу отправились к судьям, вынесшим им приговор, и к юристам, участвовавшим в процессах, чтобы убить этих людей и их семьи. Если в доме никого не оказывалось, его поджигали. Другие бывшие заключенные присоединились к солдатам, которые грабили магазины. Дым от пожарищ поднялся в небо и заволок весь город.
Вдохновитель путча выступил по радио и объявил себя новым президентом Сьерра-Леоне. Его звали Джонни Пол Корома, и он возглавлял Революционный совет вооруженных сил (РСВС). Совет был сформирован из офицеров армии Сьерра-Леоне для свержения демократически избранного президента Теджана Каббы. По-английски новый глава государства говорил отвратительно. Столь же мерзкими были его попытки оправдать переворот. Он посоветовал гражданам заняться своими делами, заверив, что ситуация под контролем. Его речь почти заглушали слышавшиеся поблизости выстрелы, взрывы, крики солдат.
Вечером по радио сообщили, что повстанцы из ОРФ и правительственные войска объединили свои усилия ради свержения гражданского правительства и что все это делается «в интересах нации». Солдаты и боевики, раньше находившиеся в зоне военных действий в лесах, хлынули в столицу. Всю страну захлестнула волна беззакония. Мне все это было ненавистно. Возвращаться к прежней жизни я не желал. Это значило, что на сей раз мне вряд ли удастся уцелеть.
Бойцы РСВС и Объединенного революционного фронта добрались до банковских хранилищ. Они взрывали бронированные двери гранатами или другими средствами и изымали деньги. Иногда они останавливали на улицах прохожих, обыскивали их и отбирали все, что находили. Ими были заняты все средние школы и университетские общежития. Нам было нечем заняться, оставалось только сидеть целый день на веранде без дела. Дядя решил закончить возведение нового дома – я понемногу помогал ему со строительством с тех пор, как переехал из реабилитационного центра. Утром мы отправлялись на этот участок, работали полдня, пока не начиналась послеполуденная стрельба, а потом бежали домой и прятались под кроватями. Но вскоре стало опасно просто долго находиться на улице – очень многих людей убили шальные пули. Так что мы решили пока подождать с окончанием строительства.
Вооруженные люди разграбили все продовольственные магазины и рынки столицы, а из-за общей нестабильности ввоз в город продуктов из-за границы и из деревни прекратился. Чтобы хоть что-то купить, необходимо было пробраться в центр Фритауна, в самую гущу беспорядков. Лора Симмз несколько раз присылала мне деньги, и мне удалось приберечь некоторую сумму. Так что мы с Мохамедом решили отправиться на поиски какой-нибудь еды – гари, консервированных сардин, риса. Я понимал, что рискую: можно было нарваться в городе на моих бывших братьев по оружию, которые убили бы меня, узнав, что я уклоняюсь от участия в войне. Но просто сидеть дома я тоже не мог. Надо было добыть провизии.
