Оксана Афанасьева так описала конец Высоцкого: «Эти последние дни… В принципе, можно сказать, что Володя находился в состоянии агонии. Последние два дня он вообще не выходил из квартиры. По-моему, он знал, что умрет…»
Федотов утверждал: «Я его наколол седуксеном. Он был в отрубе. Я дал ему поспать. Я еще говорю:
– Да его хоть сейчас бери и уноси…
Я ему абстинентный синдром снял…»
Янклович свидетельствует, сколь ужасно было состояние Высоцкого 24 июля: «Володя задремлет на минутку – и снова бегает по комнате… Попросил Оксану посидеть около себя при Нине Максимовне – она приехала рано утром…»
Оксана вспоминала: «На следующее утро приехала мама… Я приехала или ночевала? Валера, все эти дни и ночи – как один кошмарный сон, у меня все это слилось, спеклось в один комок…
Наверное, ночевала… Каждый час Володя просыпался, ходил по квартире… Я или ходила вместе с ним, или делала теплую ванну… Уже не знаешь, что делать, чем помочь?»
Янклович рассказал, как они по очереди сменялись возле терзаемого жуткой ломкой Высоцкого: «Утром я уехал на работу, Оксана осталась… А меня сменила мать, она пришла… Володя все время ходил по комнате, метался, стонал… Рвался куда-то… Мы поставили кресло у двери…»
Высоцкий уже почти ничего не ел. Оксана сходила на рынок, купила клубники и немного дала ему со сливками… Кажется, это была последняя трапеза поэта. И в тот день Оксана впервые осталась на квартире Высоцкого в присутствии его матери.
По словам Янкловича, когда это произошло, «Володя посмотрел на меня совершенно ясными глазами и сказал:
– Вот, а ты говорил, что мать ее никогда не примет…
Я говорю:
– Нет, Володя, этого не может быть…»
Оксана рассказывала: «Кто-то пришел, надо было сделать чай… А Нина Максимовна говорит:
– Нет-нет… Я сама сделаю… Вы идите к Володе…
Володя ходил, стонал, кричал… И я ходила вместе с ним…
Потом я сделала теплую ванну – это снимает ломку… Его же ломало, он все время метался, он места себе не находил…
Володя рвался, пытался выскочить на площадку… Мы ему наливали в рюмку чай, а края мазали коньяком…»
Потом Оксана очень обижалась, что после смерти Высоцкого Нина Максимовна опять перестала ее узнавать: «Я ведь еще и маму встречала – никто не захотел. Она вышла из такси, я подошла к ней:
– Что, Володя?!
– Да, Нина Максимовна.
И она стала оседать, падать… Мы подхватили ее под руки.
А на похоронах она даже не посмотрела в мою сторону».
Янклович грустно заметил: «За эти дни он находил, наверное, много десятков километров… А в день накануне смерти Володя задыхался, стонал, все рвался куда-то… Практически в полубессознательном состоянии… И вдруг подходит ко мне, смотрит на меня совершенно ясными глазами и говорит:
– Ты знаешь, я, наверное, сегодня умру…
Тут я не выдержал…
– Как тебе не стыдно! Посмотри, сколько людей крутится вокруг тебя! Как тебе не стыдно бросаться такими фразами. Успокойся, приляг… Ведь у всех – силы уже на исходе…
А я действительно был на исходе сил. Ведь все остальные более или менее менялись, а я практически круглые сутки был с ним…»
Оксана тоже почувствовала, что «Володя знал, что он умрет… У него болело сердце. Я сказала Федотову:
– Толя, у него болит сердце.
– С чего ты взяла?
– Но он же все время хватается за сердце. Я же вижу, что оно на самом деле у него болит.
– Да ладно, он такой здоровый – еще нас с тобой переживет.
А Володя сел в кресло и говорит:
– Я сегодня умру.
– Володя, что ты всякую ерунду говоришь?!
– Да нет. Это вы всякую ерунду говорите, а я сегодня – умру.
То есть Володя все предчувствовал, все точно знал…
Когда Володя умер, у меня еще неделю вот здесь, на руках, были синяки. Он все время держал меня за руку».
А вот что запомнилось Всеволоду Абдулову: «24 июля я снова прилетел. Была прекрасная погода, а я метался по Днепропетровску, пытаясь достать билет… Все-таки достаю билет в олимпийскую Москву, что было очень сложно…
Прилетел еще в первой половине дня, сразу поехал к Володе. Он нормально ходил… Ну, нормально для его состояния. Но все время хватался за сердце. Я говорю:
– Ну, Володя, уж сердце у тебя было самым крепким органом, – и ты видишь, что творится!
– Ну, хорошо… 27-го у меня последний «Гамлет», после этого сразу поедем в Одессу – и все будет в порядке…
Там начинались съемки «Зеленого фургона», мы уже говорили, что будем снимать в любимых местах, вспоминали Санжейку…
(На самом деле в тот момент Высоцкий ни в какую Одессу не собирался, ибо имел на руках загранпаспорт и авиабилет на 29-е до Парижа. Он вообще сильно сомневался, будет ли снимать «Зеленый фургон». Возможно, Высоцкий сознательно сказал другу неправду, чтобы не расстраивать его вестью, что съемок фильма, в котором Абдулов так мечтал сняться, скорее всего, не будет. – Б. С.)
Потом приезжали люди от космонавтов… Я вышел на улицу, встретил их… Сказал, что Володя плохо себя чувствует, что он сегодня не сможет…»
А они говорят:
– Как? Мы же договорились! Там люди ждут! Это же прямая связь с космосом и ребята на орбите ждут!
Я говорю:
– Вы поймите, Володя сам переживает по этому поводу… Он очень хотел. Но это просто невозможно!»
Как мы помним, Высоцкий обещал 24 июля приехать в ЦУП и поучаствовать в сеансе прямой связи с находящимися на орбите космонавтами, но сил на этот сеанс у него уже не оказалось. Он не мог ни петь, ни говорить.
В это время на орбите работали космонавты Леонид Попов и Валерий Рюмин, а 24 июля был произведен запуск корабля «Союз-37» с дважды Героем Советского Союза Виктором Горбатко и вьетнамским космонавтом Фам Туаном.
Однако люди из Звездного городка проявили настойчивость. По утверждению Янкловича, им сначала сказали, что Высоцкий в больнице. Но представители космонавтов этому не поверили и спустя некоторое время вернулись и поднялись на восьмой этаж. Дверь им открыла Нина Максимовна и подтвердила, что сына нет дома. К счастью, Высоцкий в этот момент не стонал, иначе мог бы случиться грандиозный скандал. Представляете, если бы люди из Звездного увидели великого барда в ломке? Впрочем, кто его знает, может быть, они бы как раз и сумели бы в этом случае настоять на немедленной госпитализации и, возможно, хоть немного продлили бы жизнь Высоцкого.
Визит представителей космонавтов встревожил обитателей квартиры на Малой Грузинской. Янклович вспоминал: «После этого сидим мы все… Я караулю у дверей, чтобы Володя не выскочил, Сева сидит на диване…
– Давайте что-то решать! Может быть, его все-таки положить в больницу?!
Я все время – к матери:
– Ну что, Нина Максимовна, будем сдавать в больницу?!
