Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «После я пошел к себе в каюту (после того как запер командира — В.Ш.) и позвал дежурного по кораблю, чтобы он дал команду собрать офицеров и мичманов в кают-компании мичманов. В это время дежурил капитан-лейтенант Прошутинский. Через несколько минут, примерно в 19.30, из кают-компании доложили, что все в сборе. Собрались 27 офицеров и мичманов (15 офицеров и 12 мичманов)».
Из характеристики офицеров БПК «Сторожевой», присутствовавших на собрании в кают-компании мичманов, данных им Саб-л иным: «Командир БЧ-1 старший лейтенант Смирнов Дмитрий Анатольевич. Медлителен, замкнут, молчалив. На собрании в кают-компании выслушал все, потом ушел.
Командир БЧ-2 капитан-лейтенант Виноградов Виктор Владимирович. Грамотен, вспыльчив, самонадеян. Голосовал против. Ушел в пост.
Командир ракетно-зенитной батареи лейтенант Степанов Владимир Валерьевич. Нес вахту на ходовом посту и на собрании не был. Затем Степанов и мичман Колесниченко пытались разоружить меня и втолкнуть в каюту № 23.
Командир БЧ-3, исполняющий обязанности старшего помощника старший лейтенант Сайтов Булат Талипович. Вспыльчив, горяч, груб. Голосовал за меня. Мне казалось, что он меня поддерживает. Потом собрал в каюте офицеров. Причины вероломства Сайтова объяснить не могу, возможно, повлияло бегство Фирсова и возможные последствия.
Командир группы управления БЧ-3 старший лейтенант Боганец Степан Николаевич. Мягкий, вежливый, часто болеет. Тихо проголосовал и тихо ушел в пост № 4.
Командир стартовой батареи БЧ-3 лейтенант Дудник Василий Константинович. Общее развитие слабое. Технику и специальность знает недостаточно. Медлителен, замкнут, с личным составом работать не умеет. В кают-компании сидел тихо. Голосовал за меня, потом предал.
Командир турбинной группы БЧ-5 старший лейтенант Гиндин Борис Иосифович. Грамотный. Голосовал против. Ушел в пост № 4.
Командир электротехнической группы БЧ-5 старший лейтенант Фирсов Владимир Викторович. Зрелый офицер, пользовался авторитетом у личного состава. Собирался поступать в военноморскую академию. Голосовал против. Затем ушел по концам на бочку, а оттуда на подводную лодку.
Командир трюмнокательной группы БЧ-5 лейтенант Овчаров Валерий Николаевич. На собрании ничем себя не проявил, молчал. Ушел в пост № 4.
Начальник РТС капитан-лейтенант Прошутинский Анатолий Николаевич. Грамотный. Вначале был со мной. Когда я приказал ему собирать личный состав, заявил, что участвовать со мной не будет, и попросил закрыть его с другими офицерами. Сайтов взял у Прошутинского повязку “рцы” и портупею с пустой кобурой, ушел. Я закрыл Прошутинского в посту № 4.
Командир гидроакустической группы РТС лейтенант Кузьмин Сергей Яковлевич. Грамотный, но недисциплинированный. Авторитета нет. Молча ушел в пост № 4.
Начальник медслужбы старший лейтенант Садков Олег Степанович. Разболтан и недисциплинирован. Вел себя в кают-компании нервозно, голосовал против, ушел в пост № 4.
Помощник командира корабля по снабжению лейтенант Вавил-кин Владимир Иванович. Общее развитие слабое, малоактивен. Вначале был за меня. Я велел ему составить более экономную раскладку продуктов».
* * *
Идя в кают-компанию, замполит взял свой пистолет, причем не просто взял, а приготовил к стрельбе. Из показаний Саблина: «Идя в кают-компанию, я зарядил пистолет, взвел его и передернул затвор, в результате чего один патрон находился в патроннике, поставил на предохранитель и положил в левый внутренний карман тужурки».
Когда Саблин поставил на обеденный стол урну для голосования и вывалил кучу черных и белых шашек, никто толком ничего не понял. Из протокола допроса Саблина В.М. 10 ноября 1975 года: «На вооружении имел пистолет, но никому им не угрожал и его из кармана не вытаскивал».
Здесь наш «герой» не совсем откровенен. Начиная беседу с офицерами и мичманами в кают-компании мичманов, он предварительно предупредил их, что вооружен пистолетом и готов к отпору.
Из признаний Саблина: «Офицеров в кают-компании я предупредил, что у меня пистолет, но не для применения насилия, а для пресечения беспорядков на корабле». Что и говорить, хорошее начало для разговора по душам! К тому же по показаниям офицеров, бывших в кают-компании, во время беседы Саблин распахнул тужурку и продемонстрировал торчавший из внутреннего кармана ПМ, так что утверждение о самых мирных намерениях можно оставить на совести Саблина.
Как следовало вести после этого собранным в кают-компании офицерам и мичманам? Вспомним, что почти все офицеры — молодые мальчишки-лейтенанты и старшие лейтенанты, для которых капитан 3-го ранга, да к тому же еще заместитель командира по политической части и выпускник военно-политической академии — это серьезный авторитет уже в силу служебного статуса, ибо права замполита почти равны командирским.
С училищной скамьи этим лейтенантам вдалбливали, что заместитель командира по политической части — это полноправный комиссар и фактический представитель коммунистической партии на корабле. Сейчас замполит собрал их для того, чтобы заявить о своем желании выступить по центральному телевидению*. Да их, в конце концов, какое дело, если хочет, пусть выступает!
Но демонстрация пистолета перед началом выступления говорила, что дело затевается весьма серьезное. Пистолет просто так не показывают. Оружие есть оружие, и если его показывают, то исключительно с целью демонстрации готовности его применения. Итак, вектор еще не начавшейся беседы был уже определен — Саблин излагает свои идеи, с которыми лучше заранее согласиться, так как несогласие чревато серьезными неприятностями.
Кроме того, Саблина должен был страховать Шейн. Вот как об этом говорил на суде сам Саблин: «Сначала я намеревался закрыть всех офицеров и мичманов в кают-компании и попросить Шейна находиться в киноаппаратной и послушать, что они будут говорить обо мне, выявить согласных и несогласных с моей программой...»
О чем же желал разговаривать в кают-компании с офицерами и мичманами Саблин? Когда все расселись, Саблин, по словам Шейна, стал им рассказывать свою автобиографию. Основное внимание, по показаниям Шейна, Саблин уделял неравенству, которое сложилось в обществе и которое он, сын привилегированных родителей, мог наблюдать с раннего детства и безнравственно пользоваться этими привилегиями, все время мучаясь от того, что не мог от них отказаться. «Постепенно развивая мысль, он остановился на наших недостатках, — говорил Шейн. — По его утверждению, люди в нашей стране утратили всякие идеалы, пропала у них и вера в партию, так как среди коммунистов появилось много приспособленцев, ловкачей, бюрократов, которые ставят свои интересы, свое личное благополучие выше интересов народа...»
