В 1933 г. в Физико-техническом институте состоялось несколько встреч между ленинградскими писателями и учеными. В отчетах об этих встречах в газете «Литературный Ленинград» упоминаются М. М. Зощенко, В. А. Каверин, Б. А. Лавренев, Л. М. Леонов, С. Я. Маршак, Ю. Н. Тынянов, К. И. Чуковский; науку представляли физики Я. Г. Дорфман, А. Ф. Иоффе, Н. Н. Семенов, Я. И. Френкель, математики Б. Н. Делоне, М. Л. Франк. Младшему поколению в этих отчетах уделено лишь «и др.»; вероятно, среди этих «др.» был и М. П. Бронштейн. На встречах обсуждалось сходство и различие двух типов творчества — научного и художественного, обсуждалось, как надо писать о достижениях науки, как «вводить» ученых в повести и романы — в жизнь тогда наука вторгалась (посредством техники) и без помощи литературы. Обсуждалась также идея совместного альманаха (реализованная много лет спустя в известных ныне сборниках «Пути в Незнаемое»). Одним из следствий таких встреч стала публикация повести Я. Г. Дорфмана «Магнит науки» в литературном альманахе «Год шестнадцатый», в редколлегию которого входил Горький.
Можно было бы думать, что другим следствием такого рода оказалось приобщение М. П. Бронштейна к научно-художественной литературе для детей. Однако путь Бронштейна к детской литературе был прямее.
Его жена — Лидия Корнеевна Чуковская — работала в Ленинградском Детиздате. Она редактировала все три научно-художественные книги Бронштейна. А главным редактором этих книг был С. Я. Маршак [298].
Рождение самого жанра научно-художественной детской книги обязано в большой степени Маршаку. Горьковская программа для детской литературы — плод их совместных обсуждений; в письме Маршак сообщал: «Последние дни я много работал, обдумывали с Алексеем Максимовичем темы для детской литературы, главным образом популярно-научной» [248]. Много позднее он вспоминал: «Нас увлекало то, что в детской литературе элементы художественный и познавательный идут рука об руку, не разделяясь, как они разделились во взрослой литературе» [236, с. 171]. Однако поиск авторов, способных объединить эти два элемента, был делом очень нелегким, напоминающим кладоискательство. Автор должен быть профессионалом, чтобы его рассказ основывался на подлинном жизненном опыте, на собственных переживаниях. В то же время он должен был стать профессионалом в литературе, чтобы суметь переплавить свой жизненный опыт в книгу, интересную для непрофессионалов (к тому же очень юных). Таких авторов, легко понять, немного. Удивительно, что Маршак их все-таки находил.
И Бронштейна «нашел» Маршак. Познакомившись с Матвеем Петровичем и влюбившись в него (как влюблялся во все свои находки), Маршак понял, что этот молодой физик мог бы написать книгу для детей. Увлеченный созданием новой, научно-художественной, детской книги, он умел увлечь и других. Подчинить текст не только логике научной мысли, но и логике чувств и логике звуков — задача научно-художественного сочинения. Сплавить три логики в одну, сделать их тремя проекциями единой логики литературного произведения — эта задача увлекла Бронштейна. Увлекла настолько, что, отнюдь не страдая от бездеятельности, он потратил много сил на первую свою книгу, вышедшую в маршаковской редакции.
Он быстро выбрал тему, позволяющую показать науку «не как склад готовых открытий и изобретений, а как арену борьбы, где конкретный живой человек преодолевает сопротивление материала и традиций» [174]. Эта тема — спектральный анализ. Однако набросок первых глав, который автор сделал со свойственной ему легкостью пера, Маршака не удовлетворил. Понадобилась большая работа редактора и автора, чтобы найти сюжет — историю открытия гелия, ключевые слова — «солнечное вещество» и, главное, чтобы автор выработал собственную литературную точку зрения на текст.
В предыдущих научно-популярных работах Бронштейна можно найти и яркие метафоры, и эмоциональную интонацию, и абзацы, написанные живым, ритмически организованным языком. Но совсем рядом — тусклый язык и громоздкий синтаксис. Конечно, человек, целенаправленно ищущий знаний, мог и не заметить этих трудных мест, но они были бы непреодолимы для 13-летнего читателя, и без того ошеломленного сложностью мироздания. Для такого читателя язык произведения во всех масштабах, начиная от отдельного слова, должен быть очень точным, ясным и простым. И эта простота может быть результатом только большого труда. Точное слово — цель каждого литератора. Но в редакции Маршака поддерживался настоящий культ точного слова, точной интонации. Точность, конечно, соотносилась не с каким-то каноном, а с литературным своеобразием автора. Приблизительность вызывала у сотрудников Маршака почти физическую боль, каждое слово и каждый знак препинания должны были стать незаменимыми. Такое отношение к языку было новым для Матвея Петровича, но он его быстро освоил.
Литературный талант, или, проще, способность к литературной работе не изолированы от других свойств личности. В бронштейновском таланте лектора сложились его чувство композиции, умение организовать материал, богатство и свобода языка, понимание психологии восприятия. А ведь это все необходимые составляющие профессии литератора.
Титульный лист «Солнечного вещества» с дарственной надписью Л. К. Чуковской
Не следует, однако, преуменьшать новизну и трудность задачи, вставшей перед Матвеем Петровичем. Его лекции и доклады слушали взрослые люди, имевшие уже изрядный запас знаний и стремящиеся пополнить его. А теперь он пишет для 13-летнего человека, который «хочет все знать», но знает пока еще очень мало. Правда, писать для такого человека Бронштейну в некотором смысле и легче. Юный читатель психологически ему ближе «нормального» взрослого, чьи мысли заняты благоустройством своего быта. Потому что люди, подобные Матвею Петровичу, сохраняют бескорыстный интерес к окружающему миру, интерес, который в первые полтора десятилетия жизни присущ каждому и не подчинен еще карьерным соображениям, заработку и т. п. Но, несмотря на такую близость к читателю, на первую свою научно-художественную книгу Матвей Петрович потратил много сил. Ко всем задачам, за которые он брался, он относился всерьез (впрочем, в редакции Маршака иное отношение было невозможно). А. И. Ансельму, к примеру, он признавался, что для «Солнечного вещества» полгода читал старые журналы. О трудоемкости этой книги говорит и большое различие между первым ее изданием в «Костре» (1934) и окончательным текстом, опубликованным сначала в горьковском альманахе «Год восемнадцатый» и затем отдельной книжкой в 1936 г.
Зато результат большой работы получился замечательным. Мы не станем пересказывать эту книгу. Как и всякое произведение подлинной литературы, «Солнечное вещество» в сущности пересказу не поддается. «Я расскажу о веществе, которое люди нашли сначала на Солнце, а потом уже у себя на Земле»,— так начинается книга. Трудно представить человека, который, прочитав эту фразу и просмотрев оглавление, не захотел бы узнать, что содержится в маленьких главках, «Цветные сигналы», «Неудача», «Простой кусок стекла», «Сигналы расшифрованы», «Пепел, гранит и молоко» и т. д.
