Уравнение собора Парижской Богоматери
Для небольшого числа ищущих натур, ежедневным занятием которых в Париже была прогулка по священному лабиринту, а род домашних занятий – несмотря на резкий запах в коридоре и необычный свет из-под двери – был полной загадкой для их соседей, изменения, неуловимые и глубокие, произошли приблизительно в начале Первой мировой войны.
Их древняя наука выражала словами только основные ощущения, и поэтому они не смогли бы сыграть роль свидетелей. Если бы они хотели или могли превратить свои знания в простую валюту фактов, они могли бы представить доказательства каких-то явно незначительных явлений: свет, падавший на некоторые здания в определенные часы дня, стал освещать их иначе; произошли изменения в традиционном гнездовании птиц и неуловимый сдвиг в анатомическом строении парижан, когда они шли по улице или смотрели на небо, пытаясь определить, что готовит им погода. Они могли бы намекнуть на что-то более катастрофическое, нежели уничтожение миллиона солдат и гражданского населения. Но им в любом случае никто не поверил бы, и только тогда, когда современная наука развилась до такой степени, что озарение двух ее приверженцев стало понятно обоим, одна из этих ищущих личностей (герой этого рассказа) попыталась предупредить своих современников. К этому времени мир снова находился на грани катастрофы, и, хотя древняя наука доказала свою практическую ценность самыми неожиданными путями, мало кому из людей были нужны ее знания.
Что касается остального населения, то только те, кто вышел живым из страшного горнила войны, имели какое-то слабое представление об этих переменах. Париж выдержал этот великий пожар, как средневековая крепость, пострадав чуть больше, чем слегка поврежденная башенка и погнутая решетка в крепостных воротах. Именно это почти полное сохранение города в целости предупредило некоторых людей о том, что столица Франции исчезла вместе со старым миром и оказалась замененной почти совершенной ее копией.
Если какое-то отдельное событие и обладало силой открыть эти перемены глазам простого человека, то этим событием была большая Парижская мирная конференция, которая с января 1919 г. по январь 1920 г. превратила Париж в цветистый базар высокопоставленных лиц. Делегаты приезжали с востока и запада, чтобы перекроить карту мира и поделить военную добычу. Многие увидели, как их надежды лопнули и были размазаны по мраморным полам кожаным ботинком международной дипломатии. В то время как Жорж Клемансо, Вудро Вильсон, Дэвид Ллойд Джордж и Витторио Орландо вели важные дискуссии в роскошных отелях, «залитых после заката ослепительным светом и наполненных днем жужжанием пустой болтовни, шарканьем ног, хлопаньем дверей и звуками звонков», другие эмиссары из стран, названия которых были известны только ученым, завидовали официантам и горничным, которые имели доступ к столам и постелям сильных мира сего. А когда они клали свои блестящие парадные одежды на пыльные покрывала кроватей в дешевых гостиницах, они чувствовали, что съеживаются до неразборчивых подстрочных примечаний в истории Европы.
Мало попыток делалось для поддержания иллюзии долгого мира. Недавно воцарившиеся диктаторы стремились утвердить преимущества, которых они добились массовыми убийствами народов соседних стран. Другие, звезда которых закатывалась, энергично дули на тлеющие угли своих амбиций и тихо обдумывали будущую стратегию заказных убийств и обмана. Оскорбленные размещением в непрезентабельном отеле «Де Резервуар» и вынужденные самостоятельно носить собственный багаж, члены германской делегации отметили, какое большое влияние получил дом Ротшильдов, и были поражены горьким осознанием того, что война была организована евреями и масонами, а Соединенные Штаты Америки все время стремились играть роль «бога из машины».
И хотя их судьбы очень сильно отличались, победители и побежденные в равной степени принимали участие в одном и том же невольном заговоре – возродить величие прошлого и вести себя так, словно роскошь столицы Европы никогда не тускнела. В бальном зале отеля «Мажестик», в то время как мостовые на улице были покрыты колеями замерзшего снега, британская делегация устроила дорогостоящую вечеринку, на которой «можно было увидеть новейшие танцы, включая джаз и вальс-сомнение». На таких мероприятиях обсуждали вопросы политики, которые решали судьбы миллионов. Люди, которых позвали, чтобы безупречно и точно использовать силу разумной мысли, сосредоточенно изучали меню ужина так же долго, как международные договоры. Они кружили по паркету в вихре вальса своих неизвестных иностранных партнерш и становились жертвами коллективного безумия. Многие из тех, кто наблюдал эти картины дикого разгула, проходя мимо по улице и моля о прекращении холода и голода, выражались словами Цицерона: «Quam parva sapientia regitur mundus!» («Сколь малая мудрость правит миром!»)
И все-таки даже ликующие голоса завоевателей были необычно приглушены. Как заметил доктор И.Ж. Диллон, свидетель и участник событий, «улыбка молодости и красоты была холодна, как сияние зимнего снега. Тень смерти висела над общественными институтами и выжившими представителями различных цивилизаций и эпох, растворяющимися в общем плавильном котле». Менее чем в двух часах езды на машине сонмы черных тел с торчащими из перепаханных снарядами полей руками и ногами являли собой жуткую картину со средневековой карты Таро, убеждая тех, кто проделал путь из Парижа из любопытства, в том, что ничто никогда не изменится, что доминионы будут продолжать процветать и приходить в упадок и что, несмотря ни на что, всегда найдутся средства предотвратить любое заметное сокращение общей суммы человеческих страданий.
Когда делегаты мирной конференции возвратились в свои страны и места ссылки, они оставили после себя атмосферу полуреальности, в которой удивительно правдоподобно выглядели разные абсурдные вещи. Эта атмосфера поднималась, подобно ядовитым испарениям с Сены, проплывала мимо рифленых колонн здания Национального собрания и стлалась по коридорам власти. Парламентские дебаты продолжались, как и раньше, но теперь истина носила наряд, благодаря которому ее было очень трудно опознать. Так было, когда группа депутатов-республиканцев, тронутых мольбами эксплуатируемого народа Полдавии, взялась за их дело против капиталиста-угнетателя и собралась обратиться с петицией в Министерство иностранных дел, когда обнаружился истинный статус Полдавии, и оказалось, что письма, подписанные Линеци Стантовым и Лами-даевым из полдавского Комитета обороны, были составлены членом ультраправого движения «Аксьон Франсез». Только тогда в имени Lamidaeff увидели слова L’Ami d’A.F., а экзотические слоги имени Lineczi Stantoff сложились в слова rinexistant[9].
