Для советской разведки не было секретом и то, что именно сэр Уинстон стал движущей силой создания атомной бомбы. После знаменитого меморандума двух ученых Бирмингемского университета Рудольфа Пайерлса и Отто Фиша в марте 1940 года о возможном создании «супербомбы» Черчилль настоял на учреждении специального так называемого Комитета Мод. По личному поручению Черчилля специалисты комитета должны были изучить возможность создания атомной бомбы. Через год на поставленный сэром Уинстоном вопрос ученые дали положительный ответ. И британский премьер убедил Президента США Франклина Делано Рузвельта взяться за это дело. Так на свет появился проект «Манхэттен», а через четыре года и первая атомная бомба.
Да, сэр Уинстон был противником той системы, которую представлял и отстаивал Иванов. Но это был достойный и сильный идеологический противник. Одна его крылатая фраза в то время была на слуху и относилась как раз к нашей стране. Он как-то сказал о России, что это «секрет, спрятанный в загадке и покрытый тайной».
Действительно, имея дело с непредсказуемой, противоречивой и коварной внешней политикой Иосифа Сталина, нетрудно было и о России начать судить как о «загадке в квадрате». Только никакой особой таинственности в ней нет — ни в стране, ни в народе. Загадку же задали всему миру те, кто решил в 17-м году переворотом в Петрограде построить на земле дикое воплощение своей книжной мечты. Этот варварский проект, замешанный на крови миллионов, не мог не пугать и не отталкивать своей жестокостью любого здравомыслящего политика. Черчилль всем своим существом противился большевистскому насилию, не понимая долготерпения и всепрощения русских. В этом, видимо, для него и заключалась загадка необъяснимого русского духа.
— Кто это с тобой, Стив? — услышали гости голос хозяина дома. — Извинись за меня, я не одет. И проходи в спальню. Мне опять поясница покоя не дает. Попробуй мне чем-нибудь помочь. У меня приглашение на вечер, и такое, что отказать никак нельзя. А я едва двигаюсь, да и то со скрипом.
Евгений остался один в гостиной. Кто-то из прислуги заглянул на минуту и, выяснив, что именно гость хотел бы выпить, принес виски с содовой. Иванов с любопытством разглядывал комнату. Ряды старых книг на полках, массивные картины, антикварная мебель. На столике с краю — раскрытая коробка кубинских сигар в алюминиевых пеналах. Шотландский виски и армянский коньяк в баре. Значит, правильно рассказывали: старик действительно любит этот дар Араратской долины.
В соседнем кабинете, куда Иванов осторожно заглянул, на столике у окна и на секретере лежали бумаги. Он подошел к столу. На нем лежал целый ворох свежих писем, статей, материалов; здесь были справки по финансовым и экономическим вопросам, доклады по политическим проблемам, личная переписка… Все они ждали прочтения, согласования, одобрения, просто совета великого, и Евгению стало ясно: хотя 86-летний Черчилль уже не был премьер-министром страны, он был по-прежнему в курсе всего. Он поймал себя на простой, но преступной мысли: эти бумаги могли бы представлять для Центра немалый интерес, и никто не мешает украсть их. Здесь их такое множество, что отсутствие двух или трех вряд ли кто и заметит.
Впрочем, можно и не красть, размышлял он, достаточно лишь сфотографировать. «Почему мне раньше не приходила в голову такая элементарная мысль?» — с тоской подумалось Иванову. Ведь он бывал уже во многих домах крупных и важных чиновников. У каждого из них огромная почта, домашние кабинеты, документы на столах. Это же настоящий клад для разведчика! Единственное, что необходимо, — это миниатюрная фотокамера и специально сделанные вместительные внутренние карманы в пиджаке. Этим нужно будет заняться безотлагательно, решил он, внимательно разглядывая содержимое лежавших перед ним материалов и стараясь запомнить наиболее важные пассажи, рассыпанные мелкими порциями в море словесной мишуры.
Особый интерес у него вызвало письмо одного из военных чинов, в котором излагались совершенно новые подходы к европейской политике НАТО. Речь шла о проработке концепции «передовых рубежей», в ту пору Иванову еще мало известной. По ней Западной Германии отводилась роль буферной зоны и поля битвы в гипотетической войне с Советским Союзом. Этот замысел предполагал оснащение бундесвера ядерным оружием наземного базирования. Такой шаг должен был, по всей видимости, сыграть роль сдерживающего фактора для потенциального агрессора, то есть для СССР. Подробной информации в письме не было. Но и та, что попалась Иванову на глаза, представляла определенный интерес. Он постарался запомнить все основные положения письма, чтобы суметь восстановить их позже в памяти.
Из глубины дома послышался скрип открывающейся двери:
— Ну, показывай мне своего русского, — донесся хриплый голос. Евгений быстро вернулся в гостиную. Мгновение спустя он предстал перед самым знаменитым англичанином современности — толстяком довольно симпатичной внешности, отмеченной печатью восьми десятков лет насыщенной событиями жизни.
— Больной чувствует себя лучше, — не без гордости за содеянное заявил Стивен, — и я разрешаю ему рюмку бренди.
Иванов понял, что это сигнал для него, и тут же отрекомендовал принесенную им в подарок бутылочку. После того как на Ялтинской конференции Сталин предложил Уинстону Черчиллю рюмочку армянского коньяка, британский премьер-министр оценил отменные вкусовые качества напитка и стал его поклонником. Это был абсолютно новый тогда пятидесятиградусный коньяк «Двин» десятилетней выдержки. Его еще не было в продаже. Первую партию отправили в Кремль, а в серию «Двин» запустили лишь годом позже, после Победы. И Черчилль стал регулярно получать его от Сталина.
Вскоре, однако, коньяк премьеру разонравился. В своем письме Сталину Черчилль заметил с сожалением, что «Двин» потерял свой былой вкус. Он даже намекал на то, что хозяин Кремля, возможно, перестал уважать проигравшего выборы премьера. В Кремле стали разбираться. Выяснилось, что мастер, который готовил коньяк, на заводе больше не работает, потому что был арестован и сослан в Сибирь. Сталин велел вернуть его на работу. Маргара Седракяна восстановили в прежней должности, вернули партбилет и даже позднее присвоили звание Героя Социалистического Труда. Мастер быстро вернул своему коньяку утраченный вкус. Черчилль оценил возвращенное качество напитка и, как поговаривали, выпивал ни мало ни много целую бутылку «Двина» в день.
Не берусь судить, что в этой истории правда, а что ложь, но, может быть, так оно и было…
Сэр Уинстон взглянул на этикетку принесенного Ивановым армянского коньяка и медленно выговорил:
