Вытащить Собчака из этого антирусского ужатника мне стоило большого труда. Когда мы на машине с сиреной уже мчались к аэродрому по рельсам навстречу таллиннским юрким трамваям, Собчак все еще продолжал сокрушаться отрыву его от очень важного занятия в прекрасной компании. На летном поле он успокоился. Критически осмотрел пригнанный мною вертолет и посетовал на невозможность укомплектовать весь свой штат такими же красивыми референтшами, как у Сависаара. Я его посадил на заднее сиденье, укрыл пуховиками, водрузил наушники для связи, и мы споро взяли курс на Ленинград.
В воздухе он сперва, как и любой непривычный, всунул голову в выпуклую сферу иллюминатора и пытался разглядывать что-то на покинутой эстонской земле. Но быстро утомился и, удобно умостившись на неуютном сиденье, принялся осторожно выяснять мою реакцию на виденное и слышанное в Таллиннском дворце съездов. В это время под нами растянулись корпуса крупного межреспубликанского производства союзного значения, на что я обратил внимание «патрона». Вслух отметил огромные средства, вложенные Союзом в создание мощного промышленного потенциала исторически всегда аграрной Эстонии. И если они задумают вдруг отделяться, то будет резонным предложить возвратить все до копейки, после чего пусть катятся ко всем чертям. Хотя, конечно, деньгами не компенсировать ухлопанные десятилетия безвозмездно напряженнейшего труда русских по созданию единого народнохозяйственного комплекса и производственной базы Эстонской республики, отвечающей всем международным понятиям государственности. Ленинский принцип социалистической кооперации может для нас обернуться своей отрицательной стороной. Если бы не этот принцип и многолетняя дружественная политика помощи прибалтийским республикам в развитии, а обычный, апробированный веками в мире колониальный подход, то сегодня терять России тут было бы нечего. А самоотделение Эстонии привело бы лишь к смене у нее хозяина и усугублению колонизации. Но увы! Похоже, мы за нашу искреннюю дружбу будем наказаны. И немудрено! 3а любовь всегда платят дважды.
После того, как наушники донесли мою точку зрения до Собчака, он нахмурился и жестом попросил меня показать кнопку включения своего микрофона:
— Я думаю, тут дело не в дружбе, а в отжившей системе центрального планирования, доказавшей всем полную неспособность удовлетворять насущные нужды народа, — начал он свой радиосеанс.
— Даже если система планирования имеет существенные изъяны, — вмешался я, — и не способна качественно справиться с жизненно важными проблемами человека, то социально-экономическая модель, только что слышанная мною во дворце съездов, вовсе исключает эту цель из списка своих задач. Как я понял из высказанного вашими прибалтийскими «сподвижниками», проблемы человека, кроме него самого, волновать никого, и в том числе государство, не будут.
— Ну, во-первых, какие они мне сподвижники? — спрятал глаза «патрон». — А во-вторых, это же отлично! Лишенный опеки государства, народ наконец образумится, и каждый гражданин сам станет думать о себе, пытаясь заработать деньги на хлеб кто чем сможет.
— Ну а если нормальным способом человек не может добыть пропитание? Тогда как? — отреагировал я.
— Смотря что называть ненормальным, — перебил меня «патрон».
— Как что? Ну, например, пока мы ехали в аэропорт, вы, как я заметил, натирали свои глаза о мерно покачивающиеся бедра школьниц, прогуливавшихся в центре у Вышгорода. Даже если до получения аттестата зрелости эти барышни не позволили себя несколько раз обмануть, то, вынужденные зарабатывать на жизнь сами, без помощи и заботы государства, они, кроме как привлечь чье-то внимание частями своих тел, больше никакого способа найти не смогут.
— Вот и хорошо! — не до конца понял Собчак. — Пусть зарабатывают чем хотят.
— Да! Но если эти школьницы в своей неспособности заработать другим манером не одиноки среди остальной молодежи? Что ж, им всем идти на панель? Ведь тогда, исходя из рекламируемой вами желанной конкуренции, цена живого товара быстро упадет до стоимости ломтя хлеба. А если это будет ваша дочь? У вас их, кстати, две!
Собчак нахмурился и, чуть помедлив, изрек по радио:
— Вы, Юрий Титович, ошибочно и неперспективно мыслите! Мои дочки тут ни при чем. Это не их удел.
"Патрон" всегда переходил на «вы», если его что-то раздражало.
Я возражать не стал, но подумал: если в перспективе у основной когорты «демократов», охваченных душевной болезнью, связанной со сбивчивостью понятий и представлений, действительно задача развалить промышленность, обездолить население и выгнать детей на панель, то я, вне сомнений, мыслю «неперспективно».
Поглядев рассеянно вниз и немного помолчав, «патрон» примирительно предложил, сжигая время, доложить о делах «суперкоммерсанта» по фамилии Ша.
Если бы вам когда-нибудь пришлось видеть небольшого чертенка, сплошь покрытого густыми прямыми черными волосами, с руками ниже колен и пальцами, позволяющими своей несоотносительной длиной, обхватив стакан, смыкаться с ладонью, то это, ни дать, ни взять, — взрослый бизнесмен Чандраш Ша. Вдобавок имевший размер штиблет, по длине совпадавший с высотой над землей его колена. Он был индусского происхождения. Низкого роста. Питался овощами. Имел британский паспорт и, представляясь магистром всех наук, предлагал свою помощь по "вхождению нашей страны в сообщество государств с общечеловеческими ценностями". В общем, первое впечатление производил опустившегося вконец человека, своим экзотическим видом доказавшего, что он произошел от обезьяны, и твердо убежденного не только в этом, но также в незыблемости учения Дарвина.
На Западе считается нормальным, если любой субъект хоть раз в жизни пробует надуть налоговое управление. Судя по определенным намекам, наш Чандрик, как я стал его называть, подобным делом занимался не раз. Этот британскоподданный имел горячее юго-восточное филантропическое сердце, болевшее от жажды кого-нибудь обмануть. Таким образом, до и после приезда в нашу страну Чандрик вел себя скверно, имея далеко не безупречную репутацию, усиленно добивался, чтобы его все, начиная с инспектора ГАИ, арестовывали. Надо думать, не каждый червь хочет быть наживленным на крючок, но подозреваю: среди этой популяции, вероятно, должны иметься отдельные экземпляры, которые прекрасно себя чувствуют только в роли приманки. В общем, полагаю: находиться бы ему за разные проделки в психиатрической больнице где-нибудь на Фиджи либо Борнео, добейся от него врачи согласия признать себя душевнобольным. Хотя, с точки зрения наших современных психиатров, отсутствие такого согласия уже само по себе является признаком душевного расстройства.
