2. Председатель КГБ Гуськов работу знает, с порученным делом справляется, среди партийного актива и работников КГБ пользуется авторитетом, поэтому считаем, что отзывать его из республики нет оснований. Такое же мнение о т. Гуськове высказало бюро ЦК Азербайджана.
3. Считаем необходимым поручить КПК при ЦК КПСС (т. Комарову) командировать в Азербайджанскую парторганизацию одного из членов КПК для оказания помощи в налаживании работы партийной комиссии, так как в ряде случаев недостаточно обоснованно возбуждаются персональные дела против отдельных коммунистов».
Комиссии ЦК КПСС, членам бюро ЦК КП Азербайджана, в том числе и мне, показалось, что после такого обсуждения и жесткой критики, которой подвергся Мустафаев, он сделает должные выводы и перестроится в работе, изменит свое отношение к членам бюро, прекратит войну со мною, ибо он должен был понять, что в такой войне могут быть только побежденные.
Но эти надежды были напрасны. Мустафаев затаил неистребимую злобу против меня и давал заверения исправиться только для того, чтобы удержаться на посту первого секретаря ЦК КП Азербайджана.
Комиссия ЦК КПСС, завершив работу, отбыла в Москву, а мы остались на месте. Надо было как-то налаживать взаимоотношения. Я, по своей наивности, рассчитывал на благоразумие Мустафаева. Но этого не случилось. Напротив, он перешел к более изощренным способам борьбы со мною. Причиной для этого послужило то, что комиссия ЦК КПСС доложила материалы проверки моего заявления на заседании Секретариата ЦК КПСС, которым было принято решение — разослать записку Комиссии во все ЦК КП союзных республик, крайкомы и обкомы КПСС.
Поступило это решение и к нам, и вот буря разразилась с новой силой.
Как только выезжаю в командировку, он тут же начинает вызывать отдельных сотрудников КГБ и, запугивая их исключением из партии, требует давать на меня какие-либо порочащие данные.
Желание Мустафаева получить на меня отрицательные данные было так велико, что порою он переходил, что называется, «в ближний бой». Вдруг пригласил вместе пообедать, усиленно угощал вином, вызывал на откровенные разговоры о членах бюро, руководящих работниках республики (председателе Совмина, его заместителях и других). Но, видя мою сдержанность, оставлял свои попытки. Моя безупречная жизнь в Баку не позволила Мустафаеву использовать коварство в целях компрометации. Но, признаться, состояние «холодной войны» сильно действовало на нервную систему, очень мешало в работе и не создавало хорошего настроения, а забот в этот период было чрезвычайно много. Достаточно сказать, что осуществлялся пересмотр всех следственных дел по политической окраске за период с 1937 по 1953 год, количество которых исчислялось четырехзначной цифрой. Поэтому большая группа следственных и оперативных работников была занята этой работой. Следствие по делу группы Багирова отнимало также много сил и времени.
С управлениями центрального аппарата КГБ при СМ СССР были установлены хорошие контакты, что создавало благоприятные условия для творческой работы, но настроение отравлял человек, который, казалось бы, должен был всемерно помогать в работе.
Удивительное дело, но это факт, что я готов был забыть и простить Мустафаеву, если бы с его стороны проявилось какое-либо стремление к налаживанию взаимоотношений. Но он, напротив, всеми силами пытался нагнетать нездоровую обстановку. А тут вдруг ему выдался удобный случай, о котором следует рассказать.
В Азербайджан приехала группа комсомольских работников во главе с бывшим первым секретарем ЦК ВЛКСМ и будущим председателем КГБ Шелепиным А.Н. для проверки состояния комсомольской работы в республике. В составе этой группы оказался секретарь Горьковского горкома ВЛКСМ Семенов, который знал меня по работе в Горьком.
Однажды он позвонил мне по телефону и попросил согласия встретиться. Я пригласил его в КГБ, и мы побеседовали в течение 1–1.5 часов. Не знаю, как это произошло, но я ему откровенно сказал, что все было бы хорошо, но вот 1-й секретарь ЦК КП Азербайджана товарищ Мустафаев ведет себя неправильно, рассказал о работе комиссии ЦК КПСС.
На Семенова мой рассказ произвел сильное впечатление, и он решил поделиться с Шелепиным. Шелепин, выслушав Семенова, пошел к Мустафаеву и все передал ему.
Через некоторое время Мустафаев позвонил мне и попросил приехать к нему в ЦК. При встрече наш разговор сложился примерно следующим образом:
Мустафаев: «Вы почему распространяете обо мне нелепые сведения?.
Я: «Этим делом я не занимаюсь.
Мустафаев: «Мне рассказал товарищ Шелепин, что вы вызвали к себе из его бригады Семенова и наговорили ему черт знает что.
Я: «Во-первых, товарища Семенова я не вызывал, он пришел ко мне сам. Ему я сказал то, что могу повторить вам в глаза. Во-вторых, мне кажется, товарищ Шелепин поступил не лучшим образом, мягко выражаясь, а если хотите откровенно — это наушничество, которое не украшает столь ответственного работника ЦК ВЛКСМ. Если вы меня пригласили для подобного разговора, то мне больше вам сказать нечего.
Мустафаев: «Я этого так не оставлю.
На этом разговор оборвался, и я ушел.
Как я был зол на себя за допущенную слабость — разговор с Семеновым. Это была моя первая серьезная ошибка в конфликте с Мустафаевым. И на этой основе состоялось знакомство с Шелепиным, о поступке которого я позволил себе отозваться весьма неодобрительно, допустив несдержанность в выражениях, что впоследствии явилось крупным препятствием на моем пути.
К слову, хочу сказать, что справедливость восторжествовала, и через год за допущенные ошибки в работе Мустафаев был снят с должности первого секретаря ЦК КП Азербайджана.
Глава 10. На верхних "этажах" оперработы
Во главе военной контрразведки страны
Однажды, воспользовавшись своим пребыванием в Москве, я, учитывая все вместе взятое, зашел к председателю КГБ Серову И. А. и так ненастойчиво попросил перевести меня куда-нибудь в Москву, если будет такая возможность. Иван Александрович, будучи человеком весьма сухим по характеру, слегка улыбнулся и сказал: «Видно Мустафаев Вам изрядно надоел». «Просто не хочу тратить силы на мышиную войну», — ответил я.
«Хорошо, — сказал Серов, — я посоветуюсь в ЦК КПСС».
Прошло 2–3 месяца после того разговора, мне уже показалось, что он забыл и все останется по-прежнему. Но как-то поздно вечером позвонил заместитель председателя КГБ Ивашутин Петр Иванович и сказал, что председатель КГБ просил меня приехать в Москву. На мой вопрос, что иметь при себе, он шутя ответил — «Голову».
