Дега, который писал этюды на побережье, вернулся в Париж. Моне остался в Гавре; Ренуар, зачисленный в кирасирский полк, был послан в Бордо, а впоследствии в Тарб, где должен был объезжать лошадей, в чем он ничего не смыслил. Золя, как единственный сын вдовы, был освобожден от военной службы и собирался поехать в Марсель. Сезанн же, дважды вытащивший несчастливый номер в жеребьевке, но выкупленный отцом, не имел сейчас большого желания надевать военную форму.[331] Он оставил родительский дом в Эксе и отправился работать вблизи Эстака, на побережье Средиземного моря, неподалеку от Марселя, где обосновался с Гортензией Фике, скрывая эту связь от отца. В Эстаке, куда к нему на некоторое время приезжал Золя, Сезанн по преимуществу посвящал свое время пейзажной живописи, пытаясь заменить взволнованные порождения своей фантазии непосредственным и верным наблюдением природы. Работая, он вспомнил, что уже много лет назад Писсарро изъял из своей палитры „черную краску, битюм, сиенну жженую и охры".
„Пишите только тремя первичными красками [красной, синей, желтой] и их непосредственными производными", — говорил он Сезанну.[332]
Хотя Сезанн еще не пришел к радикальному изменению своей палитры, он все же начал употреблять мелкий мазок, свойственный его друзьям, и в целом прибегать к более светлой гамме. Новый портрет его друга Валабрега, написанный в этот период, свидетельствует о таком переходе. В то время как лицо моделировано мелкими и яркими мазками, остальное передано в широкой манере и в довольно темных тонах.
Тем временем военные дела с каждым днем становились все хуже. Встретив сопротивление опытного врага, превосходящего своей численностью и снаряжением, французские армии, совершенно неподготовленные, нуждающиеся в самом необходимом, возглавляемые неспособными и даже предательски настроенными придворными фаворитами, вступали в безнадежные бои. Поражение следовало за поражением, пока наконец катастрофа под Седаном не решила судьбу Франции.
2 сентября 1870 года Наполеон Ш капитулировал. Спустя два дня в Париже была объявлена Третья республика. Виктор Гюго возвратился из изгнания, в Париже он был встречен новым мэром Монмартра Жоржем Клемансо, вернувшимся из Соединенных Штатов, где он жил с 1865 года. А Гамбетта призывал своих соотечественников объединиться против могущественного захватчика, умереть, но спасти честь нации.
Мане был ревностным республиканцем, так же как его друзья Золя и Дюре. Семью свою он отослал в безопасное место на юг Франции. Страстный почитатель Гамбетты, он со своим братом Эженом и Дега начал теперь часто посещать политические митинги в Париже. В то время как двое его братьев и Гильме находились в маневренных войсках, он записался добровольцем в артиллерию Национальной гвардии и стал штабным офицером под началом Мейссонье. Бракмон, Пюви де Шаванн, Каролюс Дюран и Тиссо служили в той же части. Дега хотя и не был республиканцем, записался в инфантерию, но был переведен в артиллерию из-за болезни правого глаза. В полку он встретил своего бывшего школьного товарища художника и инженера Анри Руара, который с тех пор стал одним из его самых близких друзей.
Писсарро. Пейзаж в Норвуде. 1871 г. Институт Курто. Лондон
В то время как день и ночь гремели пушки, Мане, его брат, Дега и Стевенс изредка собирались в Пасси у Моризо, так как Берта отказалась покинуть Париж. Ее мать в письме к своим двум другим дочерям описывала один из этих визитов следующим образом: „Господин Дега был так потрясен гибелью своего друга скульптора Кювелье, что находился в невозможном состоянии. Он и Мане чуть не вцепились друг другу в волосы, обсуждая средства обороны и вопросы использования Национальной гвардии, причем каждый из них готов был пойти на смерть ради спасения своей страны. Господин Дега записался в артиллерию, хотя, судя по его словам, он еще ни разу не слышал, как стреляет пушка.
Он хочет услышать этот звук, желая удостовериться, сможет ли выдерживать взрывы".[333]
Эдуард и Эжен Мане сделали все, что могли, чтоб уговорить семейство Моризо уехать из Парижа. „Братья Мане так красноречиво описывали ужасы, которые мы рискуем испытать, что могли бы напугать самых стойких людей. Ты знаешь их склонность преувеличивать; в такие минуты они все видят в черном свете".[334]
Когда пруссаки приближались к Парижу, Писсарро был вынужден бежать из Лувесьенна, не имея возможности захватить с собой картины, почти все написанное им начиная с 1855 года; не смог он захватить и некоторое количество картин Моне, оставленных ему на сохранение.[335] Писсарро с семьей вначале нашел пристанище на ферме своего друга Пиетта в Монфуко, в Бретани, а позже уехал в Лондон, где жила его двоюродная сестра и куда уехала также его мать. В то время как немцы устроили в доме Писсарро мясную лавку, Курбе был назначен в Париже председателем комиссии по сохранению национальных художественных сокровищ.[336] Он смог обеспечить своим работам относительную безопасность, поместив их в новых галереях Дюран-Рюэля на улице Лаффит.
В начале сентября в Гавре Моне был свидетелем невероятного наплыва людей на пароходы, отбывающие в Англию. Буден подумывал отправиться в Лондон, но потом решил в пользу Брюсселя, куда бежали некоторые из его друзей. Диаз тоже уехал туда. Моне в конце концов оставил жену с ребенком и умудрился добраться до Лондона.[337] Среди прочих уехали в Англию Добиньи и Бонвен.
Коро бежал в Париж из своего дома в Виль д'Авре и предложил большую сумму на изготовление пушки для того, чтобы прогнать пруссаков из лесов Виль д'Авре.
19 сентября началась осада Парижа. Тремя неделями позже Гамбетта на воздушном шаре покинул город, чтобы организовать сопротивление в провинциях. Правительство обосновалось в Бордо, и Золя направился туда, чтобы занять пост секретаря при кабинете министра Глез-Бизуэна, которого он вместе с Дюре встречал как редактора антиимперской газеты „Tribune".
В ноябре Мане писал из Парижа своей жене: „Мой рюкзак набит всем необходимым для работы, и скоро я начну несколько набросков с натуры".[338] Но серьезность положения, видимо, помешала ему заниматься живописью. „Кафе Гербуа — мое единственное спасение, — писал он немного позднее. — И это становится довольно-таки однообразным".[339] 28 ноября в сражении при Бон-ла-Роланде был убит Фредерик Базиль.
В Париже постепенно начинали царить голод и эпидемии. Мане сообщал жене, что люди едят кошек, собак и крыс, счастливчикам удавалось достать конину. В письме к Эве Гонзалес он жаловался, что ослиное мясо стало слишком дорогим.[340]
