Искусство не совершенствуется; я сказал об этом, кажется, одним из первых. Я знаю это. Никто не превзойдет Эсхила, никто не превзойдет Фидия, но можно стремиться к тому, чтобы стать равным им, а для этого необходимо все шире раздвигать горизонты искусства, подниматься все выше, идти все дальше, двигаться вперед. Но поэт не может идти вперед в одиночестве, рядом с ним должен быть человек. Шаги человечества — это в то же время шаги искусства. Итак, слава прогрессу.
Ради прогресса я выношу сейчас все страдания, ради него я готов идти на смерть…
А что касается преследований, они удел великих. Мужайтесь».
* * *
Не прерываются связи Гюго и с его собратьями по борьбе и изгнанию — политическими эмигрантами из разных стран Европы. Еще на Джерси он получил от Герцена приглашение сотрудничать в «Полярной звезде». Гюго ответил Герцену дружеским письмом, приветствуя его начинание:
«Дорогой согражданин, — ибо существует только одно гражданство, и в ожидании Всемирной республики изгнание — наша общая родина, — вы высказали великую мысль. Я присоединяюсь к ней с готовностью и восторгом. Вы хотите разделить тех, кто объединяется, — королей — и объединить тех, кого разделяют, — народы. Вы хотите поднять Россию, вновь зажечь северную зарю, бросить клич свободы на московском языке, вложить руку великой семьи славянских народов в руку великой семьи человечества. Вы поступаете, как европеец, вы поступаете, как человек, вы поступаете, как мыслитель; это хорошо. Вы доказываете, что политика, когда это высокая политика, — высшая из философий. Журнал, который вы основали, будет одним из самых гордых знамен в борьбе за идеи. Я вас приветствую, я вас благодарю, я вас поздравляю…
Я больше, чем когда-либо, завален всевозможной работой и поэтому буду для вас скорее сочувствующим, чем сотрудником. Но вы можете рассчитывать на мою поддержку везде, где я смогу ее оказать, и на мою глубокую симпатию. Вы просите меня присоединиться к вам, вы видите, я уже с вами, и по собственному побуждению.
Вы выбрали подходящий момент, чтобы бросить призыв к единению, любви. Настал грозный час. Грохочет гром, сверкают молнии. В такие годы создаются скрижали завета.
Братски жму вашу руку».
Письмо Виктора Гюго появилось в первом номере «Полярной звезды». Гюго и Герцен продолжали и в последующие годы обмениваться письмами, книгами, замыслами, выражениями братской солидарности.
«Вы бесстрашный боец и благородный мыслитель. Я с вами», — писал Гюго Герцену в 1860 году.
В начале 1863 года в Польше вспыхнуло восстание против самодержавного гнета. На весь мир гремел «Колокол» Герцена. Поддержать борющуюся Польшу! Обуздать кровавый произвол царизма! И Гюго присоединил свой голос к голосам передовых людей России и Европы.
«Мой доблестный собрат по борьбе и испытаниям! — обращается Гюго к. Герцену 8 февраля 1863 года. — Один русский офицер написал мне, прося о тех строках, которые я посылаю вам. Напечатайте их, воспользуйтесь ими, если думаете, что это может быть небесполезно. Будем помогать друг другу. Мы все один народ, и существует только один закон: пока нет свободы — освобождение, по освобождении — прогресс.
Я слежу за вашей красноречивой и победоносной пропагандой.
Я рукоплещу вам и люблю вас».
15 февраля Герцен опубликовал в «Колоколе» воззвание Гюго «К русской армии». Поэт призывал русских солдат не отдавать свою силу на службу деспотизму, «огромному, но слабому чудовищу, подавляющему без разбора всех — и русских и поляков». Он призывал их повернуть штыки и выступить против «палача народов».
«Русские солдаты, берите за образец поляков, не сражайтесь с ними!»
Но разве может слово, несущееся издалека, повернуть штыки армии, разорвать цепь угнетения, которая веками сковывала народы России? Польское восстание жестоко подавлено.
* * *
Отдаленный звук выстрела. Во сне? Нет. Наяву. Это пушечный сигнал на соседнем форте. Он всегда звучит на рассвете и служит поэту будильником.
Утренний свет свободно льется через стеклянную стену и уже затопляет его рабочую комнату. Можно ли оставаться в постели? На ноги. Расправить грудь и плечи. Облиться холодной водой, крепко растереться. Дышится вольно. Разве он стар? А теперь поздороваться с Жюльеттой. Она живет совсем близко, в домике напротив. Вся розовая в утренних лучах, она глядит из своего окошка на стеклянную стену верхнего этажа Отвиль-хауза. Жюльетта поднимается чуть свет, чтобы первой увидеть поэта, убедиться, что он здоров, бодр и помнит о ней. Волосы ее поседели, но сердце все то же.
Гюго пишет, стоя у высокого пюпитра, вделанного в большое зеркало. Перед глазами всегда океан и небо. Они помогают ему творить: Вот уже три года одна за другой рождаются из-под его быстрого пера маленькие эпические поэмы. Герои легенд Запада и Востока. Начало веков. Древность. Средние века. Войны, поединки, вероломство, злодеяния, пытки. Победы сильных духом, героев народа. «Слава земле! Слава заре! Слава цветам и гнездам, которые золотит солнечный луч. Цель земли — рождение, а не смерть».
Ради жизни, ради своего народа боролся и умер могучий Роланд. Ради народа совершал подвиги отважный Сид. Еще во времена путешествий с Шарлем Нодье, в годы далекой молодости Гюго нашел у букиниста старинное издание испанских народных поэм-песен «Романсеро». В духе этих поэм он создал теперь свое «Романсеро Сид». Короткие, энергичные строфы. Их можно петь под аккомпанемент струн, эти сказания о гордом Сиде и завистливом, неблагодарном, подозрительном короле. «Король плут», «Король вор», «Король вояка», «Король трус», «Король зубоскал», «Король злодей». Выразительные заглавия! Не заставляют ли они вспомнить о некоем современнике поэта — властителе Франции, который отличается как раз указанными в этих заглавиях качествами? Другое дело Сид. Он был в изгнании. «Верный Сид», «Честный Сид». И всегда он оставался самим собой. «Сид — это Сид». Гернсейский изгнанник близок ему душой. Образы старинных легенд — короли, герои, чудища — они ведь всегда служили поэтам для борьбы с реальными чудищами и злодеями. Героев прошлого можно прекрасно вооружить для битв современности.
Сейчас Гюго работает над поэмой «Ответ Момотомбо» по мотивам народной легенды Никарагуа о непокорном вулкане.
Рычанья и толчки вулканов участились.
Тогда был дан указ, чтобы они крестились.
Так повелел король испанский, говорят.
И молча кратеры перенесли обряд.
Лишь Момотомбо злой не принял благодати…
Почему же отказался вулкан от крещения? Момотомбо думал раньше, что белый бог будет мудрым и мирным, но что же увидел вулкан в своей стране, когда туда пришли белые колонизаторы?
