Меня всегда поражал витиеватым фасадом особнячок на улице Димитрова, к которой теперь вернулось прежнее название Якиманка, известный как особняк купца Игумнова. Расположенный прямо напротив церкви, домик этот в псевдорусском стиле с дутыми колоннами и маленькими арками всегда при проезде мимо вызывал желание заглянуть внутрь и полюбопытствовать, что же там осталось от прошлого. Теперь такая возможность представилась – прием был назначен как раз тут, в резиденции Посла. По этому случаю, мы поехали в ГУМ и купили мне роскошный темный костюм, без которого я все это время ухитрялся запросто обходиться.
К назначенному времени выстроилась небольшая очередь, тяжелые двери открылись и, проверяя приглашения, людей начали запускать внутрь. Освободившихся на первом этаже от верхней одежды, приглашали подняться наверх по широкой мраморной лестнице.
В сравнительно небольшом зале, служившем когда-то гостиной, мебели было немного, по стенам висели старинные гобелены, а высокие окна прикрывали собранные внизу лентой гардины, оставляя возможность с улицы разглядеть лишь часть подоконника. Можно было подойти ближе и рассмотреть хорошо заметные снизу старинные часы перед центральным окном, много лет попадавшиеся мне на глаза при проезде мимо. На украшенном лепниной потолке висела огромная хрустальная люстра. Подали напитки, ожидание затягивалось.
Наконец, народ потянулся к окнам. И без того пустая улица внизу стала совсем вымершей. Из центра, со стороны Кремля, сопровождаемый милицейскими машинами с мигалками на высокой скорости подъехал кортеж черных машин, и, притормозив, автомобили сходу стали разворачиваться прямо через сплошную линию. Из правительственного «ЗИЛа», украшенного флагами СССР и Франции, вышел, запахивая пальто, высокий человек без головного убора и вошел в подъезд особняка. Через минуту уже без пальто, окруженный небольшой толпой, очень медленно, с остановками, он уже поднимался по широкой лестнице сюда, в зал. Последовала небольшая суета, всегда предшествующая официальным представлениям, и все приглашенные выстроились в круг.
– Еще один наш русский издатель, господин Александр Анненский. – суетившийся вокруг высокого гостя Тороманофф представил меня. Франсуа Миттеран протянул мне руку. Матово-желтая кожа, обтягивающая его лицо, была похожа по цвету на биллиардный шар из благородной слоновой кости. Видно было, что этот человек давно и серьезно болен.
– Господин Президент… – я поклонился, пожимая холодную руку.
Когда весь стотысячный тираж книжки Леклезио был напечатан, я, захватив положенные по договору экземпляры, приехал в Посольство получать основную сумму. Пьер провел меня на второй этаж в бухгалтерию Посольства и внимательно наблюдал, как мне отсчитывают деньги солидными пятисотфранковыми купюрами. Я расписался в получении.
– Смотрите, не пропейте их, Александр! – сказал он, видя как я укладываю все деньги в конверт, чтобы спрятать их во внутренний карман. Восприняв это как не слишком остроумную шутку, я только улыбнулся.
– Да уж постараюсь, Пьер.
Когда мы прощались уже у его кабинета он, глядя мне в глаза, повторил еще раз:
– Так смотрите же, поосторожнее, с этими деньгами…
Но я и тут ничего не понял. Контракт был выполнен полностью и в срок, и я полагал, что все в порядке. Мне, наивному, и в голову не могло тогда придти, что сотрудник Отдела культуры Посольства Франции, как какой-нибудь мелкий российский клерк, прозрачно напоминает мне о необходимости поделиться.
Только, когда спустя некоторое время мсье Тороманофф закончил свою службу в Москве, и на его место прибыл схожий юноша тоже с забытой уже мною полурусской фамилией, с которым мне в течение нескольких месяцев все никак не удавалось договориться по телефону о встрече, я начал что-то соображать. По всей вероятности, предшественник не поленился предупредить преемника, что сотрудничество с таким издателем, как я, в личном плане экономически не оправдывается…
90-е годы, Западная Европа
Паркотель Zonneland располагался около голландского городка Роозендааль и имел классный слоган – «дом вдали от дома». Одноэтажное строение с красивой верандой, выходящей к пруду, находилось на территории большого парка, включающего в себя территорию для игры в пейнтбол и даже небольшой загон для мирно пасущихся домашних животных, которых можно было покормить и потрогать. Фирменным знаком этой семейной гостиницы были разгуливающие по асфальтированным аллейкам пара-тройка павлинов. Иногда гостям отеля удавалось уговорить кого-нибудь из них распушить на пару минут хвостик, и тогда двухметровый веер из переливающихся разноцветных перьев вызывал в каждом, кто это видел, всплеск восторга. Правда, у этих птичек был и недостаток, – иногда по ночам им, очевидно, снилась родина, и они от тоски начинали орать совершенно жуткими голосами, пугая постояльцев.
Но все же основным преимуществом этого небольшого отеля было само место его нахождения – в нескольких сотнях метров от голландской госграницы, на стыке нескольких крупных европейских автомагистралей. Таким образом, существовала уникальная возможность при желании посетить по меньшей мере три страны Бенилюкса, каждый раз возвращаясь на ночь в свою гостиницу. Эта фишка и стала основой туристической программы, разработанной для своих vip-клиентов одним из московских туристических бюро.
То, что сидеть без какого-либо определенного дела, будет мне довольно тягостно, выяснилось быстро. Любой отдых доставляет удовольствие лишь в том случае, если следует за периодом интенсивной работы или ему предшествует. То, что для многих казалось целью, осуществившейся мечтой, у меня, как выяснилось, вызывало лишь растущее раздражение. Здесь, на юге Баварии, в очень красивом университетском городке на Майне со 150 тысячами жителей, живя в хорошей трехкомнатной квартире в зеленом квартале и автомобилем представительского класса в гараже, в принципе можно было бы, вероятно, расслабиться и не делать ничего, ревностно отстаивая это свое право от любых на него покушений. Тем более что все эти радости фактически были гарантированы тут пожизненно. Чего дергаться, выбор сделан, жизнь удалась…
Именно так и поступало большинство перебравшихся сюда соотечественников. То обстоятельство, что они по разным причинам – главным образом из-за незнания языка и, что важнее, в силу собственного менталитета – никогда уже не будут тут профессионально востребованы, почему-то лишь укрепляло их в сделанном выборе. Жизненные интересы быстро сводились к стремлению собрать полную фильмотеку советских кинокомедий или к еженедельным коллективным пивным загулам с воспоминаниями о прошлом. Всегда приятно иметь возможность что-то сделать, еще приятнее иметь возможность не делать ничего – своеобразная, но, оказывается, широко распространенная логика. Не моя, однако…
