Через несколько дней на стене мастерской разместилась новая картина «Меркурий и Аргус». Очевидно, добрый Бахус натолкнул художника на мысль написать что–то из античной мифологии. Но как разнились между собой эти два полотна! Персонажи новой картины тоже мало походили на мифических героев, но насколько богаче был ее колорит! Выполненная в сине–зеленоватых тонах, она привлекала контрастами своих цветовых пятен. При сравнении с первым второе полотно казалось более эскизным. Мазок кисти тут стал несколько шире и легче.
Дона Веллелу нисколько не удивило приглашение маэстро пойти с ним на мануфактуру Санта — Исабель. Он уже видел наброски к будущему полотну и всей душой поддерживал идею друга. Грешно было не воспользоваться таким сюжетом.
Сама идея прославить труд была достаточно рискованным делом. Еще неизвестно, как примут новый холст при дворе. Веласкес же, отбросив всякое благоразумие, с утра до ночи только и говорил дону Хуану и Фуэнсалиде что о сложном взаимодействии «двух миров», которые он хотел сопоставить в картине.
Отдавши всю жизнь искусству, он сокрушался, что прозревает лишь к старости и мог ведь так никогда и не увидеть творчества простых прях. Только теперь, по его словам, он понял, как многообразно лицо у вдохновения, как неисчерпаемо богат окружающий мир талантами.
Управляющий Гоетенс радушно встретил маэстро и дона Веллелу, пожаловавших на мануфактуру.
Для дона Диего у него была новость. По повелению короля Гоетенс и Веласкес должны будут в скором времени отправиться на остров Файзамес. Маэстро и Веллела удивленно переглянулись. Они, разумеется, знали о событиях, происходящих на острове у далекой французской границы. Но какое отношение имеет к этому Веласкес?
— Больше ничего не могу сообщить, сеньоры, — почти прошептал на их недоумевающие взгляды Гоетенс и постарался перевести разговор в другое русло: — Дон Диего, конечно, хочет попасть в мастерскую? Прошу.
Не теряя времени, они двинулись к «таинственным Паркам Веласкеса», как окрестил прях Веллела.
И вскоре очутились в сводчатой комнате мастерской. Пять женщин, как и в прошлое посещение маэстро, были заняты своею работой. Тихий неяркий свет, струившийся из окна слева, наполнял комнату голубоватым сиянием.
На невысокой скамейке сидела за прялкой пожилая женщина в темном платье с белым шарфом на голове. Ее длинные, проворные пальцы тянули и сучили с кудели прялки белоснежную нить. Движения женщины были точны и непринужденны. Чувствовалось, что пряха виртуозно владела своим мастерством. Четверо других женщин были гораздо моложе. Красивая черноволосая девушка с копною густых волос, косою уложенных на затылке, то и дело наклонялась к стоящей рядом корзинке. Пошарив там немного, она вытягивала разноцветные мотки. Дон Веллела видел, как Веласкес не удержался и подошел ближе.
— Скажи мне, девушка, в чем состоит твоя работа?
Она повернула к нему голову. Без тени смущения заговорила низким грудным голосом.
— Я подбираю нити для ковра, — девушка показала рукой в сторону комнаты–сцены, там на стене висел гобелен, очевидно, принесенный для реставрации.
Веласкес был поражен.
— С такого расстояния ты различаешь цвета?
Она снисходительно кивнула. Так, пожалуй, поступила бы и Арахна, усомнись кто–то в ее мастерстве.
— И сколько цветов можно подобрать так?
— Сколько нужно.
Уже выходя из мастерской, маэстро не удержался и оглянулся еще раз на свою пряху. Она, вытянув вперед руку с намотанными на пальцы нитями, сравнивала их цвета. Столько грации и естественной красоты было во всей ее фигуре, в повороте чуть откинутой назад головы.
Веласкес старался запомнить в ней все: упругость молодого тела, сильную, стройную талию, перехваченную тугим высоким корсажем, гибкую спину. Он уже включил мысленно в композицию своего будущего полотна дружную пятерку этих безымянных тружениц. Он уносил в сердце их образы, чтобы завтра дать им жиань в своей новой картине.
Пророчество Дамиана Гоетенса вскоре стало явью. Король объявил Веласкесу официально, что ему надлежит в недалеком будущем заняться украшением острова Файзамес. Где–то в июне следующего года инфанта Мария Терезия должна стать королевой Франции. Там, на острове, она впервые встретится с Людовиком XIV. Филипп IV недвусмысленно намекнул, что желательно, чтобы художник прибыл туда пораньше.
На этот брачный союз оба государства возлагали большие надежды. Именно поэтому на Государственном совете было решено произвести передачу испанской инфанты в исключительно торжественной обстановке. На острове предполагалось соорудить специальные помещения, богато украсив их мебелью и коврами. Вместе с Веласкесом туда отправлялась целая свита мастеров. Предстоящее путешествие было не из легких. Оно не особенно радовало постаревшего за последние годы Веласкеса. Ему так хотелось закончить своих «Прях», над которыми он с таким упоением работал последнее время. Рассчитав оставшееся время почти по часам, маэстро пришел к выводу, что его, однако, достаточно даже для того, чтобы написать портрет своей любимицы инфанты Маргариты.
Он попросил инфанту посидеть в мастерской. Она согласно закивала своей золотистой головкой. Веласкес, не теряя времени, начал набросок.
На этом полотне инфанта выглядела несколько иной, чем на предыдущих портретах. Художник нашел в ней то, что тщетно искал в моделях раньше: поэтичность и чистоту. Кисть, повинуясь гениальной руке, писала девочку красками, словно созданными специально для нее одной: легкими и нежными.
Таинственный свет, изобразить, воссоздать который не удавалось никому ни до, ни после Веласкеса, мягко струился по фигурке инфанты, бросая на него прозрачную золотистую тень. В портрете ощутимым казался воздух, так правдиво писала кисть. В руке девочка держала розу, прощальный цветок уходящего лета. Сама инфанта была еще не распустившимся бутоном. «Пусть раскроют его добрые лучи человеческой доброты, — думал маэстро работая. — Только бы не стала она беспомощным украшением, необходимым на время цветком».
Дон Фуэнсалида не находил себе места от восторга.
— Теперь я понял, в чем состоит одна из тайн твоего мастерства, Диего. Вершина его — изображение света. Свет в твоих полотнах приобретает необыкновенное качество — он делает ощутимым воздух. В воздушной среде предметы обретают естественную окраску, дающую иллюзию жизни твоим картинам. Господи, какое совершенство! Твое творчество неповторимо!
— Ты бы, друг, поберег свои слова для траурной речи, — пытался отшутиться Веласкес, — думаю, что уже не долго ждать. Теперь меня волнует поездка в Пиренеи.
